В первой спальне мебели почти не осталось. На стенах до сих пор каким-то чудом держатся выцветшие и поврежденные водой картины, на которых тем не менее можно различить библейские сцены и цитаты:
– Наверное, твоей маме здесь понравилось бы, – говорит Ригли, засовывая палец в дырку в стене и обрушивая на пол небольшую кучку мусора.
– Я в этом сомневаюсь, – отвечает Фло, наводя объектив на картины и щелкая фотоаппаратом. – Она не любит брать работу на дом.
Более того, размышляет Фло, если бы не воротничок, никто бы и не заподозрил, что мама – викарий. Иногда Фло спрашивает себя, как она вообще стала священником. Мама не любит об этом говорить, обычно ссылаясь на «призвание», но однажды она обмолвилась, что у нее было трудное детство и ей помог кто-то из церкви.
Фло подходит к окну и выглядывает наружу. Распахнутый рот колодца чернеет в дальнем краю запущенного сада. За ним темнеют густые заросли леса. Отсюда лес кажется еще ближе к дому, как будто деревья подбираются к нему, когда на них никто не смотрит. Фло ежится в попытке справиться с ползущим по коже холодком. Что-то белеет возле темных ветвей деревьев. Чья-то фигура? Она снова поднимает фотоаппарат. Щелк, щелк.
– Итак, ты готова увидеть, что находится за последней дверью?
Она вздрагивает. Сзади стоит, подергиваясь, Ригли.
– Дрожу от нетерпения.
Он усмехается:
– И это стоит того. Можешь поверить мне на слово.
Она в этом не уверена, но молча возвращается вслед за ним на лестничную площадку. Ригли толкает дверь второй спальни.
Фло делает шаг внутрь и озирается.
– Ни хрена себе.
Комната очень просторная. В ее центре все еще стоит кровать с покрытым пятнами и плесенью матрасом. Фло не хочется думать о том, что на ней могло происходить, какие страсти, подогреваемые сидром из валяющихся на полу банок и действием разбросанных вокруг самокруток.
Не это заставило ее ахнуть. Стены. Они покрыты отслаивающимися обоями и облеплены граффити. Но вместо привычных надписей вроде
Пентаграммы, перевернутые кресты, злобные глаза, непонятные надписи – вероятнее всего, на латыни, странные схематичные человечки, головы козла, а также крест Левиафана. По большей части рисунки очень схематичные, но, многократно повторяясь, покрывая все стены и даже часть пола, они производят жуткое впечатление.
Фло медленно обходит комнату. Вблизи становится заметно, что рисунки и надписи нанесены слоями, новые изображения перекрывают более старые и выцветшие. Люди, ребятишки, занимаются этим уже много лет. И относятся к этому серьезно. Здесь нет ни неуместных пенисов, ни дурацких шуточек.
–
Она снова хватается за фотоаппарат.
– Так что это такое? Поклонение Сатане? Вы приходите сюда и приносите в жертву козлов?
– Только не я. Я люблю коз. А сюда прихожу рисовать.
– Тогда кто все это сделал?
– Понятия не имею. Вся эта фигня появляется здесь с незапамятных времен. И новая все время добавляется.
– Но почему? Здесь случилось что-то плохое?
Он бродит по комнате, поднимая ботинками пыль. Затем садится на край грязного матраса.
– Ладно. Говорят, что у семьи, которая здесь жила, пропала дочь. Вместе со своей лучшей подругой. Некоторые считают, что они сбежали, другие уверены, что их убили. Но никто так ничего и не смог доказать. Затем, где-то через год после того, как исчезла жившая здесь девочка, пропали ее мама и брат. Они просто испарились однажды ночью. Вжух! Никто их больше никогда не видел, а брошенный дом начал гнить.
– Целая семья просто взяла и исчезла?
– Ну да. Несколько лет назад какая-то семья собиралась купить этот дом, но их маленькая дочь умерла от несчастного случая. Говорят, что здесь обитают привидения, что это место проклято, заколдовано. Можешь называть как тебе больше нравится.
Фло фыркает:
– Это совершенно не означает, что ко всему этому имеет отношение дьявол.
– Разве ты не думала, что некоторые места ужасны сами по себе? Они как черные пятна на земле. И там постоянно случается что-то плохое.
Фло опускает фотоаппарат. Она хочет сказать «нет», она не верит в этот бред, но на самом деле ей вспоминается один случай. Она тогда фотографировала на кладбище Рок в Ноттингеме.