— На самом деле это у Вани Фирсова спрашивать надо: он вместо меня проводил шабаш. Кстати, теперь Ванечка значимый человек в области, а ведь я помню его студентом! Он играл в институтском ТЮЗе, которым я руководил. Очень талантливый актер! Именно поэтому и такой успешный политик…
— Понятно.
— А я про тот вечер вообще ничего не помню. Тот же самый Гарик и напоил меня тогда. А у меня склонность к припадкам. Не выношу пульсирующий свет, ритмичную тяжелую музыку. И когда шабаш начался — врубили этот проклятый рок, свет замигал — и меня так выстегнуло, что мама дорогая! А какие галлюцинации тогда накрыли?! До сих пор вспоминаю как самый жуткий фильм ужасов в своей жизни!
Ужасы сыщика не интересовали:
— М-да?..
— Жертвоприношение! — объявил Веселовский с нервным смешком. — Мне чудилось, что дьявол измывался надо мной, а я — ребенок, бессильный против него. Гадостное такое чувство, ощущение самой глубокой мерзости, которая может быть сотворена людьми или нелюдьми… Тьфу. Выпить хотите?
Веселовский достал из ящика стола бутылку виски.
— Нет, спасибо, — отозвался Седов, не впечатленный воспоминаниями о давнем бреде. — А где я могу найти Гарика?..
Мастерская художника-оформителя отцу Сергию очень понравилась. В ней пахло клеем, сценой, пылью, которую собирают в свои мощные складки тяжелые балдахины задника. Помещение в диком беспорядке населяли разные приспособы, превращавшие одномерную сцену в любой интерьер и экстерьер Вселенной. В их числе священник заметил балкончик Джульетты и бросил взгляд на жертву любви, стоявшую рядом. Седов стоял с отсутствующим видом.
Симонян, одетый в вольготные штаны карго и кожаный жилет на романтической белой рубахе, вышел из-за кучи бутафории. Он поигрывал крупным, осыпанным камнями православным крестом на толстой золотой цепи. Отцу Сергию такие символы откровенно не нравились: средневековье какое-то, да и показуха, а веры в этих побрякушках ни на йоту.
Паша назвался, напомнил об обеде у Фирсовых. Симонян свысока кивнул ему. Седов представил друга, на которого Гарик посмотрел с какой-то даже издевкой, дескать, смотри-ка, поп — толоконный лоб!
Гости присели на деревянный диванчик, обманчиво обещавший мягкость, художник вальяжно опустился в огромное бутафорское кожаное кресло.
— Вы в курсе, что в Гродинской области сожжено несколько церквей?
Симонян снова кивнул.
— Внутри них обнаружены пентакли с шестиконечными звездами. Известно, что десять лет назад именно вы изобразили такой пентакль, украшая сцену для шабаша на Вальпургиеву ночь, которую организовали ваши одногруппницы на истфаке. Что скажете по этому поводу?
Отцу Сергию казалось, что вот он — момент истины! Но реакция Симоняна разочаровывала.
— А… ну, дела давно минувших дней. Пентаграмма эта — такая скучная! Я сделал ее поинтереснее: симметрии добавил.
— Почему же в сгоревших церквях шестиконечные пентакли обнаружены?
— Иногда разные люди в разное время делают одни и те же вещи. Разве не так?
— Это называется совпадение, — уточнил сыщик. — А вы помните подруг Светланы Клюшкиной?
— Почти нет. Я уже тогда знал, что мне мальчики больше нравятся (последовал вызывающий взгляд в сторону служителя церкви). А что, вам геи неприятны?
— Мы сейчас не об этом говорим, — ответил Седов.
Отец Сергий пожал плечами — мне без разницы.
— Говорят, вы травку на шабаше жгли?
— Смешно получилось: бабы раздеваться стали! — Гарик снова глянул на священника, надеясь его смутить.
— А вы пили в тот вечер?
— Да все нарезались в стельку!
— Демоны не мерещились?
— У меня слишком здоровая психика, чтобы мне мерещилась всякая дрянь.
В углу мастерской священник заметил столик с зеркалом, на котором стояла раскрытая коробка с гримом и несколько манекенов без лиц в разнообразных париках.
— Это ваш грим? — спросил он.
— Тут со мной работает мастер грима — я считаю необходимым контролировать и его работу. Сам я, конечно, умею изменять внешность. Этому специально учился в Израиле.
— А в жизни грим может выглядеть естественно? Или это только для сцены?
— Не понимаю, чего вы от меня хотите? — рассердился художник. — Вы кто такие? Да я сейчас милицию вызову!
И тут Седов вытащил кролика из шляпы.
— Гарик, а не выпить ли нам за знакомство? Отец Сергий нас не осудит — не было бы у людей слабостей, незачем было бы и на исповедь ходить, так?
— Так, сын мой, — елейно произнес священник. — Пейте, на меня не смотрите.
Бутылка дорогого коньяка, которую Седов поставил рядом с собой на подоконник, вдохновила Гарика куда больше, чем весь предыдущий разговор. Он тут же подскочил, приволок стаканы, яблоко, две шоколадные конфеты.
Павел Петрович разлил на двоих, выпили.
Отец Сергий знал, что у Паши удивительно крепкая для русского человека башка. Алкоголь мало влиял на его сообразительные способности, именно поэтому Паша не стеснялся использовать совместные возлияния для добычи информации.