Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь

Острая жалость заставила меня отвернуться. Вздохнув, я посидела напротив плачущей навзрыд клиентки минуту или две. Но надо было что-то делать, а что можно было предпринять? Слов утешения у меня не находилось. Принести воды? Пожалуй. Поднявшись с места, я отправилась на поиски кухни. Она была прямо по коридору. Тугая струя из-под крана с шипением ударила в стакан, который я вынула из сушилки над раковиной.

— Возьмите… Выпейте… Успокойтесь… Право же, не нужно так волноваться.

Татьяна мотала головой, отталкивала мою руку со стаканом, вода проливалась на пол, растекалась некрасивыми пятнами по ее атласному халату. Она плакала, но постепенно успокаивалась. Дожидаясь конца истерики, я отошла к окну; меня вдруг обожгла мысль о том, что я не смогу, нет, не смогу сказать этой несчастной, что ее Владика больше нет. Что он сидит в моей квартире… Мертвый. Нет! Я не смогу.

Кажется, Татьяна успокоилась. Нет, руки и подбородок ее еще дрожали, но в глазах появилось осмысленное выражение. Казалось, какая-то неожиданная мысль вдруг добралась до ее сознания. Она очень пристально на меня посмотрела, и угольные зрачки внезапно налились паническим страхом:

— А вы… вы почему здесь? Вы что-то узнали о Владике? Что-то такое… ужасное?!

— Нет, что вы, нет… — трусливо забормотала я. — Ничего подобного, совершенно!

— Но ведь вы пришли сюда, ко мне! А я не оставляла вам своего адреса! Что случилось?

— Вы можете сейчас говорить спокойно?

— Да, я… я пришла в себя. А что случилось?

— Видите ли, все дело просто в совпадении… В обычном совпадении, которые встречаются на каждом шагу… Москва — большой город, но в то же время тесный…

— Не надо говорить банальности. И не уводите разговор в сторону. Что случилось?

— Да ничего особенного, просто параллельно к нам в агентство обратилась другая клиентка, мать одной девушки… Даши Загоруйко. Той, что два года тому назад родила ребенка от вашего сына. Она просила… просила… — Я лихорадочно соображала. — Просила устроить так, чтобы молодые люди, вот эта Даша и ваш сын, помирились. Клиентка очень переживала, что мальчик растет без отца.

— А!.. — Татьяна сделала жест, начисто вычеркивающий Дашу Загоруйко из списка существ, которыми еще когда-нибудь сможет заинтересоваться ее сын. — Нет, это невозможно. Юра бесконечно далек от этой девушки… и ее ребенка. Вообще, это старая история.

— И некрасивая.

— Да, может быть. Но, как мать, я сделала для своего сына все, что смогла.

— То есть отреклись сами и заставили Юру отречься от родного ребенка.

— Многие, многие матери в данной ситуации поступили бы на моем месте точно так же!

Теперь она снова сидела прямо. Слезы высохли, и руки беспокойно пробегали по волосам, проверяя, в порядке ли прическа. Только это нервное движение и выдавало ее душевное смятение; лицо же было совершенно спокойно.

Я подумала о том, что ничего не исчезает на свете просто так, чтобы потом в той или иной мере не проявиться где-нибудь в другом месте. Два года тому назад эта женщина предала свою родную кровь, сделал все, чтобы у ее единственного внука не было семьи, не было отца. Теперь семьи нет у ней самой; собственные дети Татьяны не заступились за нее, когда муж выставлял ее из дому, и сами тоже не интересуются родной матерью.

«И аз воздам…»

— Скажите, а зачем вы сами приходили к нам в агентство? Хотели, чтобы мы проследили за Владиком, собрали на него компрометирующий материал? Зачем вам это понадобилось?

Она твердо посмотрела мне в глаза:

— Потому что я хотела точно знать, где и с кем он проводит время. Да, я ревнива. А какая женщина на моем месте не ревновала бы? Но при этом я понимаю, что такого юношу, как Владик, такая женщина, как я, не может удержать надолго — даже деньгами. Я бы смирилась с тем, что у него есть еще какая-нибудь любовница, глупая молоденькая курочка с упругой грудью… наверное, смирилась бы. Но при этом я бы хотела знать о ее существовании.

— А сам он много рассказывал вам о себе?

— Не особенно. Так, урывками, когда я очень уж принималась расспрашивать. Говорил, что был когда-то женат. Правда, совсем недолго. И еще — что мать у него портниха-надомница, очень хорошая. «Она, — говорил, — всю улицу обшивала, из каждого дома к ней бегали». Как-то к слову пришлось, что он об этом сказал. А больше ничего — он не любил вспоминать о тех ужасных условиях, в которых прошла его юность.

— А откуда вы узнали о существовании «Нити Ариадны»?

— Но мне порекомендовали это агентство!

— Кто?! — удивилась я. — Вы были нашей первой клиенткой!