Спартак

Я гордо вскинул подбородок и посмотрел предателю в глаза. Отлегло. Выходит, Гай Ганник не имел никакого отношения к происходящему у костра, иначе предатели не задавали бы этот вопрос. Мысль о том, что ничего еще не потеряно приятно согрела.

— Отвечай! — повторил Утран, он присел на корточки, коснулся кончиком спаты моей шеи.

— Это значит, что Красс отправляется в Копии, — сказал я с усмешкой.

— Что за бред? — хмыкнул всадник. — Причем здесь Копии!

— Убери спату, ты получил ответ на свой вопрос! — отрезал я.

Берт, стоявший немного в стороне побелел от гнева.

— Чего непонятного в том, что Красс идет в Копии, — он сверкнул глазами. — Он лжет!

Я промолчал.

— Этот вопрос может стоить мне свободы, Спартак, — голос Утрана отдавал металлом.

— Ты свободный человек, разве нет? — холодно спросил я.

Теперь уже промолчал всадник. Я почувствовал, что задел Утрана за живое и продолжил говорить.

— Разве не ради свободы мы подняли свои мечи, чтобы разрубить оковы доминуса? Не ради свободы мы бросили вызов Риму? — напирал я.

На помощь растерявшемуся всаднику пришел Берт.

— Молчи! Твоя свобода приведет нас к казни, ты сам это знаешь! — зарычал он.

Оживился Утран. Возбужденный, он поднялся, убрал острие меча от моей шеи и принялся размахивать руками.

— Ни у одного из нас нет ни единого шанса выжить в войне без конца и края, а если случиться так, что мы подпишем с римлянами договор, то никто за исключением кучки твоих приближенных не получит свободу!

— Мне не нужна такая свобода, — отрезал я и парировал словами, услышанными в споре. — Я лучше умру свободным человеком, защищая себя и своих близких, чем буду пить ваше поганое фалернское на клочке земли, которое даст мне твой доминус!

Берт отмахнулся, показывая, что ему больше не интересен наш разговор, но посчитал необходимым оставить последнее слово за собой.

— Я всегда уважал то, что ты делаешь, восхищался, но наше дело погибло, у нас не остается другого выхода. Прости, мёоезиец. Я привык отвечать в этой жизни только за себя. В отличие от Красса, Гней Помпей Магн не оставит нам шанса в этой войне! — он запнулся, справляясь с возбуждением. — Faber est suae quisque fortunae! Еще раз, что это значит, Спартак?

— Помпей? — я нахмурился, пропуская его вопрос про пословицу..

— Он не будет ничего говорить, Берт! — взвизгнул Утран.

Берт не обратил внимание на слова всадника и нагнулся ко мне.

— Тебе еще ничего не известно, мёоезиец? Сенат направил Магна на помощь Крассу. В Лукании спят и видят, когда полководец заберет у Красса венок! В Копии выставлен римский гарнизон…

Я уже не слушал. Неужели сенат подключил в эту войну Помпея? Появление третьей могущественной силы путало мои планы. Пора ставить точку в затянувшемся спектакле у костра. Утран и Берт, к этому моменту потерявшие концентрацию, продолжали нести какую-то чушь. Я ударил.

Берта согнуло пополам. Удар пришелся в пах, яйца гладиатора стали всмятку, глаза вылезли на лоб, послышался приглушенный стон и Берт теряя сознание начал заваливаться на бок. Я подскочил на ноги, схватил помутневшего гладиатора как щит и прикрылся от двух пущенных его лучниками стрел. Один наконечник вонзился в спину пехотинца, другой пришелся в руку. Берт вскрикнул последний раз и обмяк. Голова безжизненно упала на грудь. Надо сказать, мне повезло, Берт был гораздо мельче меня и окажись его лучники проворнее, исход мог оказаться другим. Чтобы не дать лучникам второго шанса, я отбросил труп Берта наземь и рванул вперед. Лучники попятились, не успевая выхватить стрелу из колчана, не то чтобы прицелиться. Обескураженный Утран попытался перегородить мне путь, но взвыл и схватился за ногу, которая вдруг заболталась будто переваренная сосиска. Каким хитрецом оказался Галант, когда сделал вид, что потерял сознание! Гладиатор тяжелым ударом ноги, обутой в сапог, сделал из колена Утрана труху, порвав к чертям связки, выбив мениск. Галанту понадобился миг, чтобы свернуть всаднику шею. Он выхватил спату из рук Утрана и издал боевой клич. Четверо пехотинцев Берта, завидев галла, бросились на гладиатора со всех сторон. Не спал Крат. Он подхватил гладиус Берта, выполнил им в воздухе невообразимый пируэт. Начался бой. Четверо пехотинцев и двое всадников против двоих моих людей, вставших спина к спине.

Я на всех порах влетел в лучников. Стрелки завалились наземь, бросили луки и схватились за кинжалы, понимая, что бой придется продолжить в рукопашную. Я попятился — гладиус остался лежать у костра, когда как клинок Берта достался Крату. Видя это, стрелки с перекошенными от гнева лицами набросились на меня, стремясь нанести разящий удар.