Спартак

Седовласый Нарок, замещавший Рута во главе кавалерии на время отсутствия гопломаха, совершал непростительную для полководца ошибку. Вместо того, чтобы довершить разгром когорт первой линии фланговым ударом, кавалеристы бросились в погоню за дезертирами. Вслед за всадниками теряли самообладание многие пехотинцы. Одурманенные успехом, они покидали строй, бросались вслед за дезертирами, дабы не позволить уйти тем, кто показал спину. Я видел в их глазах лишь одно желание — не сражаться, а убивать.

Римляне сумели выдержать чудовищную атаку Висбальда и приступили к перестроению, несмотря ни на что командованию врага удалось сохранить свои головы холодными. Были слышны яростные выкрики центурионов, зычные команды опциев:

— Vos servate[7].

— Movete[8].

— Redi[9]!

И вот уже очередная атака рабов, сделавшаяся в одночасье беспорядочной, разбилась о римские щиты второй линии когорт. Будто из-под земли, с флангов выросли резервные когорты врага из третьей линии, стремительно зашедшие с тыла легионов Ганника и Каста.

— Pila tollite! Pila jactate[10]!

Римляне беспрепятственно расстреляли спины гладиаторов пилумами. Выверено, четко, как фигуры на шахматной доске. Практически не встречая сопротивления со стороны восставших, когорты соединились с центром личного легиона Красса. Удар фланговых когорт посеял панику в рядах повстанцев. В отличии от римлян, атаки восставших казались все менее осознанными и более сумбурными. Боевой порядок моего войска затрещал по швам, к нулю близилась маневренность, росла разобщенность.

Римляне, несмотря на то, что они значительно уступали восставшим в численности, крепко забрали инициативу в свои руки, работая как единый слаженный механизм, перемалывающий в своих жерлах повстанцев. Понимая, что никак не смогу повлиять на ход битвы, если останусь стоять в стороне, я бросился в самую гущу сражения. Рядом со мной пробежал один из гладиаторов, командующих центурией повстанцев, в составе вновь сформированной когорты рабов, присоединившихся к движению Спартака в Бруттии[11]. Вся центурия бросилась в погоню за показавшими спину легионерами, которых насчитывалось всего-то дюжина человек.

— Мидий!

Грек, заслышав свое имя обернулся, но лишь на миг, даже не поняв, кому принадлежит голос, позвавший его. На его лице застыла гримаса ненависти, в глазах читалось предвкушение. Он был перепачкан в крови римских дезертиров и казалось не видел ничего вокруг себя. Я стиснул кулаки, понимая, что ничего не смогу поделать с глупостью центуриона, отводившего своих людей оттуда, где они действительно нужны. Рут, увидев мой яростный взгляд, бросился вслед за греком, но я остановил гопломаха.

— Оставь его!

— Сверну ему шею! — прорычал германец и в сердцах сплюнул себе под ноги.

Мое внимание переключилось на линию горизонта. Свет факелов, по которому можно было различить приближение легионов Красса, стал отчетливым, ярким. Котел закрывался, времени оставалось в обрез.

Первым из своих полководцев, я увидел Висбальда, который плечом к плечу с солдатами вверенного ему легиона, яростно сражался с римлянами из шестой когорты. Перепачканный в крови врага, нумидиец выкрикивал в небо ругательства на своем родном языке, звучащем в этот миг особенно зловеще. Он скинул с себя шлем, выбросил на землю щит и дрался с одним из легионеров, решившим принять неравный бой. Вскоре я увидел еще одного полководца — македоняниа Эростена[12], собравшего вокруг себя сразу троих легионеров и с отчаянием, присущим загнанному к самому краю гладиатору, дрался с одним кинжалом в руках. Напрочь позабыв о командовании легионами, эти двое сводили счеты с римлянами. Сражение превратилось в кровавую резню, опьяненные отчаянием, злостью, большинство восставших хотели расправы над римлянами любой ценой.

Наше наступление окончательно захлебнулось. Римский легион перегруппировался и стойко сдерживал все удары восставших. Легионеры забирали жизни повстанцев с поразительной легкостью, делая короткие, жалящие, смертельные выпады. Тысячи копий римлян из-за стены щитов единым механизмом разили восставших. Земля впитывала горячую кровь.

Я с ходу оседлал брошенного на поле боя жеребца, и чтобы не упасть прижался всем телом к шее лошади. Конь встал на дыбы, заржал, попытался сбросить меня на землю, но быстро успокоился, почувствовав, что я не собираюсь отступать.

На моих глазах префект эвокатов[13] выхватил из рук аквилифера аквил и что было сил запустил знамя легиона в самую гущу восставших[14], заорав.

— Ad arma[15]!