Спартак<br />(Роман)

Да, это лучше представить в вызванных образах, чем из плоских слов напуганного, лишенного воображения солдата, который давал показания. И некоторые из этих картин, столь ясно виделись в сознании Гракха, что он мог почти что видеть их своими глазами. Сужающаяся, до ширины колеи фургона грунтовая дорога. Прекрасные поля и пастбища латифундий уступают место дремучим лесам и одинокие выходы вулканической породы, граничащие с кратером. И над всем, задумчивое величие Везувия. Шесть когорт растянуты на милю по дороге. Груженые фургоны катятся в колеях. Люди недовольные и уставшие. И затем, впереди них, большой гребень скалы, и под ним небольшое открытое поле с пробегающим ручейком, лютики, маргаритки и мягкая трава, и наступающая ночь.

Они расположились там, и Вариний уступил офицерам в вопросе об укреплениях. Это тоже мог себе представить Гракх. Региментарии сказали бы, что они вели более трех тысяч вооруженных Римских солдат. Какова была вероятность нападения? Какова опасность такого нападения? Даже в самом начале восстания гладиаторов было всего двести или около того; и многие из них были убиты. И люди были очень уставшими. Некоторые из них легли на траву и сразу же уснули. Несколько когорт поставили палатки и предприняли попытку дисциплинированно разбить лагерные улицы. Большинство когорт готовили ужин на кострах, но поскольку в багажных фургонах было много хлеба, некоторые даже обошлись без этого. Такова картина лагеря, устроенного в тени горы. Вариний поставил свой шатер в самом центре лагеря, там он поставил свой штандарт и Сенатский Значок. Капуанцы подготовили немало красиво приготовленных деликатесов. Он уселся и, возможно, почувствовал облегчение, что не пришлось решать трудную задачу постройки фортификационных сооружений. В конце концов, это была не самая худшая кампания в мире, честь и, возможно, небольшая слава, и все это лишь за несколько дневных переходов от великого города.

Итак, в своей памяти, внутренним зрением, которое возвысило и отделило людей от зверей, Гракх размышлял и созерцал картины, составляющие начало начало. Память — это радость и печаль человечества. Гракх сидел, раскинувшись на солнце, глядя на стакан утренней воды, он держал его в руке и слушал далекий отголосок одного несчастного солдата, который вернулся с жезлом легата из слоновой кости в руке. Пришли образы. Каково это для тех, кто столкнется со смертью через несколько часов, но не знает этого вовсе? Слышал ли Вариний Глабр когда-либо имя Спартака? Возможно нет.

— Я помню, как наступила ночь, и все небо было усыпано звездами, — солдат обратился к сенаторам, сидевшим с каменными лицами.

Просто красота речи дурака. Наступила ночь, Вариний Глабр и его офицеры, должно быть, сидели в своем большом шатре, пили вино и откусывали кусочки искусно приготовленных, сладковатых голубей. Должно быть, в ту ночь был хороший разговор, говорили умно. Здесь было несколько молодых джентльменов из самого искушенного общества, которое мир когда-либо видел. О чем они, вероятно, говорили? Теперь четыре года спустя, Гракх попытался вспомнить, что было тогда популярно — в театре, на гонках, на арене? Не было ли это вскоре после новой постановки Пакувием Armorum Iudicium? И если бы Флавия Галла не спела главную партию так, как это никогда не пелось раньше? (Или это всегда фантазия, что роль пели или играли так, как никогда не пели и не играли раньше?) Однако это могло бы быть, и, возможно, молодые люди из Городских Когорт возвысили свой голос, поднимая бокал с вином:

— Люди, вы не задумывались, что они могли бы убить нас?

Прокатилось и услышалось в лагере — ну, возможно. Память была причудливой вещью. Усталость должно быть унесла всех в этом лагере. Люди из Городских Когорт лежали на спинах, жуя хлеб и глядя на звезды, те из них, которые не поставили палатки. И так пришел сон, нежный сон пришел к трем тысячам и нескольким сотням солдат Рима, которые двинулись на юг к горе Везувий, чтобы научить рабов тому, что рабы не должны поднимать своих рук против хозяев…

Гракх был сенатором-инквизитором. Он задавал вопросы и между ними и ответами солдата в зале Сената было такое молчание, что можно было бы услышать, как крылья мухи машут в воздухе.

— Ты спал? — спросил Гракх.

— Я спал, — ответил одинокий испуганный солдат, который вернулся, для свидетельства.

— И что тебя разбудило?

Здесь солдат подобрал слова. Его лицо стало очень белым, и Гракху казалось, что он упадет в обморок. Но он не упал в обморок, и здесь его отчет стал четким и ясным, но без эмоций. То, что он сказал, случилось так, как он это увидел: