Спартак — фракиец из племени медов

Они отошли в сторону. Мукапор подождал, когда воцарится тишина, и мрачно произнес:

— Не думайте, что мы в убытке. Ну что мы выиграем, если разрушим союз с пеонцами? И из-за чего? Из-за каких-то лопат и палаток, которые мы подобрали, только чтобы они не валялись, где попало?

Чтобы оправдать свою уступку пеонцам, он выразил свое пренебрежение к этим вещам почти добродушным ругательством и продолжал:

— Посмотрите как много вам достанется, даже если мы отдадим им половину всей добычи. И не лучше ли по-братски поделиться с соседями, чем разойтись, как враги? Они ведь не простят нам, если мы нарушим обещание разделить добычу пополам. А если мы отдадим им больше, чем они заработали, они это запомнят. И лучше уступить сейчас, чтобы они были нам должны, а не мы им. Пеонцы нам еще понадобятся. Вы же понимаете, что этим сражением война с Римом не закончится. Римляне не забудут, что здесь, на нашей земле, погиб их легион. Они снова придут к нам. И тогда? Представляете себе, что будет, если мы останемся одни? Сколько крови тогда прольется? Как только римляне узнают, что наш союз с пеонцами разрушен, они поспешат разделаться с нами поодиночке. А сейчас идите к своим людям. Объясните им, почему надо отдать пеонцам то, что не ими добыто. Да и разве мало того, что нам достанется? Если бы не кони, неужто мы бы унесли все это на своих спинах? Жадность тоже должна иметь границы.

17.

То, что произошло на поле сражения, было продумано и подготовлено еще летом после встречи медов с пеонцами. Тогда было решено, что пеонцы заманят римлян в ущелье, где на них нападут меды. Спартак молчал, хотя Мукапор время от времени поглядывал на него, желая знать его мнение.

Когда все разошлись, Мукапор спросил Спартака:

— Почему ты ничего не сказал на встрече?

— Потому что оставил это на потом.

— Ну, говори!

Напрасно мы готовимся напасть на римлян в ущелье. Они не такие глупцы, чтобы идти туда, где явно могут понести большие жертвы. Они предпочтут сначала вступить на земли пеонцев, чтобы принудить их к союзу, а потом с их помощью покорить нас. Поэтому мы должны предварительно договориться с пеонцами: пусть заманят римлян, а потом мы вместе нападем на них там, где они этого не ожидают. Пеонцы, наверняка, согласятся, если мы им предложим разделить добычу поровну.

Мукапор долго молчал, разглаживая усы и бороду, а потом пробормотал:

— Может быть, ты и прав... Только что, по-твоему, надо сделать?..

— Как только римляне ступят на нашу землю, надо дать им построить лагерь, а потом показать, сколько нас. Ночью мы уйдем, а они будут начеку и, по крайней мере, половина из них проведет ночь без сна. На другой день, когда они уже совершат дневной переход и устанут, мы застанем их врасплох, как только они начнут строить новый лагерь...

Меды, погрузив добычу на коней и взвалив остальное себе на спины, поняли, что их военачальники были правы, отдав пеонцам половину. Все отправились по домам, унося с собой трофеи.

А командиры отрядов собрались в главном селении племени, чтобы отпраздновать победу.

В преддверии залы, где обычно происходили пиршества или поминальные тризны, находились Мукапор, командиры отрядов, старейшины и совсем юные рядовые воины, особо отличившиеся в битве. Они ждали, когда охрана приведет Помпедия Долабеллу и его центурионов, которые должны были как почетные гости участвовать в пиршестве, устроенном в честь победы.

Наконец двери в залу отворились. Мукапор и его соратники вошли первыми и построились, пропуская гостей.

Несмотря на свое положение пленных, римляне шли, сохраняя обычную гордую осанку. Они сделали несколько шагов, остановились и бегло оглядели залу. На длинных столах были разложены караваи хлеба, стояли кувшины с высокими, тонкими горлышками и большие глиняные кубки, расписанные яркими цветами.

Мукапор при помощи переводчика обратился к Долабелле:

— Мне и моим соратникам будет приятно, если ты и твои помощники разделят трапезу с нами.

Помпедий Долабелла спокойно выслушал переводчика, глядя прямо перед собой, потом медленно повернулся к Мукапору: Но для меня и моих командиров участие в вашей трапезе не будет удовольствием.

Мукапор улыбнулся с добродушием гостеприимного хозяина:

— Мы уважаем ваши обычаи и не сердимся, что вы не хотите их нарушать. Но вы, как знатные гости, должны уважать и наше гостеприимство. Мы хорошо знаем, что римские военачальники, когда они на войне, едят только то, что едят их солдаты. Но сейчас вы не нарушите этот обычай, если сядете с нами за стол, потому что войска у вас уже нет.

Долабелла выслушал переводчика и вновь обернулся к Мука-пору:

— У нас уже нет войска, но наша честь не позволяет нам разделить на этой трапезе ваше торжество победы в битве, завершившейся для нас поражением.

Мукапор немного подумал и обратился к переводчику:

— Скажи ему, что эта битва произошла на нашей земле, но не по нашей воле.

Долабелла ответил:

— Да, но мы, римляне, воюем только на чужой земле и только по своей воле. И хвала богам, что это так.

Мукапор помолчал нахмурившись, потом сдержанно коснулся рукой плеча переводчика: