Спартак — фракиец из племени медов

— Я призвал тебя, юноша, не для того, чтобы обсуждать, кто и к кому пришел. И не для того, чтобы спорить, кто прав и кто виноват, потому что это не наше с тобой дело. Мы воины, мы воюем, а не рассуждаем, — эту заботу берут на себя другие. А в войне имеет значение не кто прав и кто виноват, а кто сильнее, и кто — слабей.

— Правым всегда оказывается сильный.

Полководец поглядел на Спартака испытующе:

— А ты считаешь, что может быть иначе?

Спартак продолжил его невысказанную мысль.

— Но отсюда следует, что у победителя есть право поступать с побежденным по своему разумению...

— И это не повод для спора.

— ... и слабый должен принимать условия сильного, подчиняться ему.

Тонкие губы римлянина растянулись в подобие улыбки:

— Если ты шутишь, юноша, говоря о праве побежденного подчиняться победителю, то он располагает и другим правом — ненавидеть победителя. И это уже всерьез.

На лице Спартака промелькнула еле заметная ироническая усмешка:

— Действительно, этого права у него никто не может отнять.

Гортензий пропустил мимо ушей его ответ, продолжая начатую мысль:

— Ты наверно видел, как твои люди кусали цепи, в которые их паковали, чтобы отправить в Рим как рабов. И никто не будет мешать пусть себе грызут эти цепи... Вы, фракийцы, очень непокорный народ.

— Пусть это будет самое плохое, что противник подумает о нас.

— Чего ты ждешь от меня?

— Чтобы ты поступил со мной, как с побежденным.

И ты уверен, что я так поступлю?

Иначе и быть не может.

Тебе делает честь, что ты готов разделить участь побежденных. Но я видел, как ты сражался с нашими испытанными в боях легионерами. И могу представить себе, что ты способен совершить. Потому ты достоин участи пленника, который имеет особые заслуги перед родной землей.

Спартак почувствовал опасную двусмысленность в этих словах:

Долг перед родной землей превыше всего — и для меня и для тебя.

Ты прав! И кроме того: каждый получает по заслугам.

Спартак предпочел со сдержанной иронией выразить готовность встретить свой жребий. И то, что он ответил на неясный намек Гортензия, тоже можно было считать двусмысленным:

— Каждый имеет право принять плату за содеянное.

— И ты знаешь, что тебе полагается по праву.

— Только глупец может этого не знать, и только хитрец постарается сделать вид, что не знает.

— И что же, по-твоему, тебя ожидает?

— Воля победителя.

Римский патриций остался недоволен столь кратким ответом. Побежденный не проявляет ни смирения, ни дерзости, а только сдержанное достоинство, за что он заслуживает одновременно и гнева и уважения. И не знаешь, что предпочесть.

Гортензий кивнул головой:

— Ты прав... Не побежденный определяет свою участь, это дело победителя. Потому что у него всегда есть право отмерить побежденному то, что тот заслужил.

Спартак улыбнулся — в словах Гортензия он не почувствовал ни злорадства, ни благосклонности:

— Он имеет на это право, даже когда неправ.

Собеседники изучали друг друга, каждый старался сказать меньше того, что думает, и понять больше того, что сказано.

Римлянин продолжал:

— Так или иначе, что же ты думаешь получить?

— То, что велит сделать закон войны.

— Но иногда поступают и по законам чести. По законам войны тебе полагается то, что ты заслужил, убив сорок моих воинов. А по закону чести за это же самое можно отмерить совсем другое.

— Побежденный должен уважать право победителя.

На лице римского патриция появилось подобие улыбки:

— Ты мне нравишься,

— Я не старался заслужить твое благоволение.

— Да, это верно. Но если бы все фракийцы были такими как ты, я готов поверить, что мы бы с вами договорились.

— Опасаюсь, что вышло бы как раз наоборот, благородный Гортензий.

— И все же ты ошибаешься, если считаешь, что только храбрость противника достойна уважения.

— А на что иное может рассчитывать тот, когда на него напали, и он вынужден защищаться?

Гортензий почувствовал раздражение, что Спартак ни в чем не хочет с ним согласиться, но он умел владеть собой.

— Война, юноша, не только битва, но и умение ее выиграть.

— Вы выигрываете войну силой и умением. А мы можем противопоставить вам только желание защитить свою землю и свою свободу.

Деций Гортензий, не выражая своего недовольства словами Спартака, сдержанно сказал:

— Если у победителя нет необходимости проявлять строгость к побежденному, которого есть за что уважать, то и побежденный не должен отвечать на уважение дерзостью.

Спартак порывисто ответил:

— Пусть благородный Гортензий не считает мои слова проявлением дерзости. Если бы я промолчал о том, что подумал, это было бы недоверием к тебе и проявлением неуважения к твоему благородству.

Гортензию понравилось умение Спартака сохранять учтивость, даже будучи откровенным. И он решил ответить ему тем же, чтобы не показать, что навязывает свое мнение, пользуясь преимуществом своего положения:

— Запомни, юноша, что римляне не случайно стали властелинами мира. И Эллада не случайно стала провинцией Рима.

Он помедлил. Не потому, что колебался, говорить или нет дальше, а чтобы придать больше веса своим словам: