«Спартак». Хроники возрождения». Книга четвертая. 1979 год. Восхождение

Обида у Старостина наверняка была – известно его ревностное отношение именно к «Динамо», и выбор игрока принять он никак не мог. Сам Ловчев объяснит спустя годы, почему он ушел в стан принципиального соперника «Спартака», так: «Назло, наверное. Хотя теперь понимаю, что в глазах Старостина после этого перехода, видимо, многое потерял. Председатель российского совета «Спартака» Борис Николаевич Иванов вызывал, предлагал поехать играющим тренером в орджоникидзевский «Спартак», но я уперся. Хотел вернуться в сборную, а из «Динамо» это было сделать куда проще, чем, например, из «Зенита», куда меня настойчиво звал Морозов. К тому же я хорошо знал Сан Саныча Севидова и пошел к нему…»425. Впрочем, Ловчев признает, что коснулась старостинская обида только их личных взаимоотношений, мстительность Старостину была не свойственна: «Он относился ко мне хорошо, хотя, конечно, не мог мне простить ухода в «Динамо»… Меня года два уже как не было в команде, когда к нему в кабинет пришел один ушлый журналист из «Советской России». Он статью против меня как раз стряпал, думал и Старостина приобщить. Выслушав его, Николай Петрович произнес лаконичную фразу, которой, не скрою, я очень горжусь. Вот она: «Ловчев – великий энтузиаст футбола, этим все сказано»426.

Георгий Ярцев, однако, обратил внимание на другой важный момент – Старостин в тот драматичный момент не принял сторону Ловчева в его конфликте с Бесковым, сочтя, что в интересах команды важнее поддержать старшего тренера: «…В конце 70-х Николай Петрович понял, что Бескову надо не мешать, а только помогать. Они объединились – и это были уже не растопыренные пальцы, а мощный кулак. Вот Ловчев говорит, что уходил не из «Спартака», а от Бескова. Но ведь, при всем позитивном отношении старшего Старостина к Жене, он не выступил за то, чтобы того оставили. Допускаю, что, займи Николай Петрович более жесткую позицию, общий язык все-таки был бы найден. Но, очевидно, Бесков и Старостин в тот момент до такой степени были тем самым сжатым кулаком, что и Дед понял: Ловчев в какой-то мере мешает Бескову работать с остальными, в его понимании плохо на них влияет. И не стал препятствовать разрыву…»427.

А Бесков, в свою очередь, к поискам компромисса в той ситуации не был готов. Да и вообще это было не в его характере, констатирует спустя годы Ярцев: «Конечно, характер у Бескова был не сахар. И если во времена Симоняна со Старостиным ввиду их дипломатии расставания с игроками проходили гладко, то у Константина Ивановича разрывы становились неожиданными и происходили по ходу сезона. Иногда было и непонятно, за что. Могу массу примеров привести – да с тем же Ловчевым можно было найти компромисс, и Женька бы остался. Он был лидером команды, фигурой, авторитетом. Да, своеобразный человек – но, главное, в игре нельзя было сказать, что Ловчев уходил от борьбы. И он вовсе не «пошел с базара», даже разговоров таких не могло быть! Он был в порядке! Уверен, что Никита Павлович с Николаем Петровичем, у которых тоже были с Ловчевым конфликты, нашли бы с ним взаимопонимание. А Константин Иванович четкую границу провел: нет – и все! Так же потом было со мной, Хидиятуллиным (у того, правда, другая история – он сам в ЦСКА ушел), Романцевым, Шавло, Гавриловым…»428.

Наверное, такая развязка была неизбежна. Конфликт между игроком и тренером вызревал довольно продолжительное время. Конфликт, как заметит Александр Нилин, возникший «…вначале целиком из-за футбола, а позже человеческий, хотя в основе снова оказался футбол, разное его понимание…»429. Но, как представляется, больше все же человеческий, личностный, в котором футбол, как это часто случается, оказался лишь поводом, предлогом…

Бесков ценил Ловчева как игрока, иначе не звал бы того еще в 1972 году в московское «Динамо», которое в ту пору возглавлял: «…Мой друг Владимир Федотов (игрок сборной и ЦСКА) познакомил меня со своим знаменитым тестем Константином Бесковым, который тут же, в Кисловодске, принялся уговаривать перейти к нему в «Динамо». На что я сказал: «Константин Иванович, я просто не имею права этого делать, ведь из нашей команды ушло сразу несколько ведущих футболистов, и я не могу бросить «Спартак» в трудный момент». <…> По крайней мере, расстались мы вполне цивилизованно, без эмоций. Позднее, кстати, я несколько раз бывал у Константина Ивановича дома, где разговоров о том, как плохо я поступил, отказавшись от перехода в «Динамо», тоже не возникало…»430.