«Спартак». Хроники возрождения». Книга первая. 1976 год. Катастрофа

Вновь заглядывая на десятилетие вперед, приведем здесь и рассказ о переходе в 1982 году будущего олимпийского чемпиона Сеула Алексея Чередника в «Днепр»: «Когда закончился сезон в первой лиге, я написал заявление об уходе из „Памира“, но меня не отпустили. Как на грех, в тот год Федерация футбола СССР родила инструкцию, разрешавшую свободные переходы игроков только в пределах одной союзной республики. Стало быть, из Душанбе я мог беспрепятственно перейти, скажем, в Курган-Тюбе, но чтобы за пределы Таджикистана – ни-ни! <…> В „Памире“ сказал, что вообще завязываю с футболом, и уехал в Днепропетровск. Однако заявить меня в чемпионат СССР 1983 года „Днепру“ не удалось. Все оказалось настолько серьезно, что даже вмешательство председателя КГБ Чебрикова, выходца из Днепропетровска, не помогло. В итоге я остался без золотой медали чемпиона страны-83. <…> Играл за дубль „Днепра“. Под чужими фамилиями. Примерно такая же история десятью годами раньше произошла со знаменитым форвардом Виталием Старухиным. „Шахтер“ в буквальном смысле выкрал его под покровом ночи у полтавского „Колоса“, разразился скандал, и Старухин тоже целый сезон играл за резервный состав горняков под чужими фамилиями. Но там ситуация осложнялась тем обстоятельством, что эти мифические игроки продолжали исправно забивать голы, привлекая к себе внимание тренеров молодежной сборной СССР. Из федерации футбола стали приходить вызовы, и наставники „Шахтера“ вынуждены были выкручиваться…»87.

Выступления в армейской или динамовской команде означали, как правило, присвоение офицерского звания, уход из «системы» был практически невозможен. Впрочем, и как порой умели уговаривать «надеть погоны», на всю жизнь запомнил, например, Вагиз Хидиятуллин: «Операцию мне делали в госпитале имени Бурденко. Помню, спрашиваю хирурга: „В футбол играть буду?“, а он в ответ: „Какой там футбол, ходить бы научился“. Я туда вместе с афганцами затесался, и хирург видел свою задачу в том, чтобы людей на ноги поставить, на мои переживания ему плевать. И вот лежу, отхожу от наркоза, тут они и подскочили: подписывай, говорят, будешь играть – не будешь, а офицерская жизнь – она же обеспеченная в любом случае. Запудрили, в общем, мозги, мне тогда не до этого было. Подмахнул. Потом прошло время, восстановился, начал играть, прошу: „Отпустите, будьте людьми“. Нет, говорят, автограф свой добровольно ведь поставил…»88.

Хидиятуллина в 80-е хотя бы уговаривали, а Александра Тарханова, по его словам, в 70-е никто и не спрашивал: «Я не испытывал никакого желания оставаться в ЦСКА. Оставалось служить полгода, и тут два очень известных человека привезли мне офицерские погоны. <…> Один еще жив, ему под девяносто – маршал Соколов. Он после стал министром обороны, а сняли его за то, что Руст на Красной площади приземлился. А вторым был генерал-полковник Соболев, зам начальника главного политуправления. <…> Устроили прямо на базе собрание, сунули мне эти погоны. Я так расстроился, что ушел к черту с этого собрания. Бродил по парку в Архангельском чуть ли не в слезах. С погонами в руках. <…> Потому что одной ногой был в московском «Спартаке». Так маршал с генералом меня догнали, усадили на лавочку – и принялись утешать: «Ничего страшного, ты нам нужен, никто тебя не обидит…». А я косился на их огромные звезды и понимал: все, пути назад никакого…»89.

Погоны же на плечах были не только надежной гарантией офицерских надбавок, но и наглухо привязывали игрока. Анатолий Байдачный, повздорив в 1974 году в московском «Динамо» с Львом Ивановичем Яшиным, задумал было уйти в «Спартак». Не тут-то было: «Я получил запрет на профессию. Не мог играть. А поскольку офицером числился, отправили служить на два месяца. Меня тогда как раз „Спартак“ приглашал. <…> Так скандал вышел на всю страну! Чтобы в „Спартак“ перейти, надо освободиться от армии. Получаю в ответ: „Пошлем не в „Спартак“, а лагеря охранять“. Действительно, отправили в ссылку. Только не лагеря охранять, а голы забивать за минское „Динамо“…»90.