Спартак-победитель

По сигналу трубы войско восставших застыло на месте. По рядам воинов стали передавать пароль. Поскольку воины Спартака своим вооружением и доспехами почти не отличались от легионеров Вариния, поэтому пароль был необходим, чтобы в сумятице битвы можно было распознать кто свой, а кто чужой.

То, что я когда-то видел в исторических фильмах, ныне предстало предо мной наяву. Эта реальная действительность произвела на меня сильнейшее впечатление! Римские трубы гудели все громче и громче по мере того, как сокращалось расстояние между плотными шеренгами легионеров и войском Спартака. Грозная поступь римских легионов порождала глухой гул и лязг, эти звуки, растекаясь окрест, наполняли тишину хмурого утра ощущением опасности и тревоги.

Видя, что Спартак сошел с коня, собираясь сражаться пешим, его конные телохранители сделали то же самое. Я и Рес тоже соскочили с коней.

Когда расстояние до нашего войска сократилось примерно до полусотни шагов, легионеры Вариния принялись метать дротики. Смертоносный дождь из пилумов загрохотал по поднятым щитам наших воинов. Я тоже закрылся щитом. И сделал это вовремя — сразу два дротика вонзились в мой щит. Промедли я пару секунд, и римские пилумы сразили бы меня наповал!

Из рядов восставших тоже полетели дротики и стрелы, с дробным шумом обрушиваясь на поднятые щиты легионеров.

Какое-то время дротики, камни и стрелы сыпались и сыпались как на римлян со стороны воинов Спартака, так и на восставших со стороны римлян. Среди шума и грохота то и дело раздавались с обеих сторон вскрики и стоны раненых. К счастью, я не получил ни царапины. Рядом со мной кому-то из воинов пущенным из пращи камнем выбило несколько зубов, кому-то навылет пробило руку стрелой, кому-то острый наконечник дротика пронзил бедро…

Но самое страшное началось, когда римляне и рабы сошлись вплотную. Упираясь копьями в щиты, и те и другие с яростным ревом налегали, давили, теснили неприятелей изо всех сил. Где-то копья ломались, подрубленные топорами, и тогда воины Спартака и легионеры налегали друг на друга, сталкиваясь щитами в щиты. Эта ужасная давка длилась недолго, поскольку боевой строй римлян и восставших рабов продавливался и разрывался под напором то в одном месте, то в другом. Воины хватались за мечи, поспешно нанося колющие удары, так как в тесноте не было возможности сделать замах. Убитых и раненых топтали ногами, не разбирая, кто свой, а кто чужой.

Оказавшись в этой лязгающей железом кровавой круговерти, я очень скоро потерял из виду Спартака, Реса и Эмболарию. Я только и делал, что успевал закрываться щитом и отбивать мечом удары вражеских клинков и копий. Я поражался воинскому умению и стойкости легионеров Вариния, которые совсем не походили на новобранцев. Меня пробирала холодная дрожь всякий раз, когда рядом со мной вдруг раздавался чей-то предсмертный вопль. Чаще это были стоны и крики новичков из войска Спартака, составлявших костяк нашей передовой боевой линии. Сраженные в сече римляне падали наземь гораздо реже.

Римские пилумы изготавливались с такой хитрой задумкой, что вонзившись в щит, они намертво застревали в нем, благодаря длинному и тонкому наконечнику, сгибавшемуся под тяжестью древка. В моем щите торчали, а вернее свисали с него, два пилума. Поэтому я не мог действовать щитом с нужным проворством и вскоре поплатился за это. Какой-то легионер дотянулся до меня своим копьем, поразив меня в грудь с такой силой, что у копья обломился наконечник. И хотя мой панцирь выдержал этот удар, я упал, потеряв равновесие. Об меня запинались сражающиеся бойцы, меня топтали чьи-то ноги… Сбросив с левой руки ставший мне обузой щит, я попытался встать на ноги. В этот миг наскочивший на меня римлянин с перекошенным от ярости лицом рубанул мечом по моему шлему.

Мне показалось, что в моей голове взорвалась горячая бомба, искры от которой обожгли все мое тело. Шум сражения внезапно стал расплываться у меня в ушах и куда-то стремительно отдаляться, словно я провалился в какую-то бездну. Перед моими глазами проплывали красные круги, а мои руки начали судорожно дергаться. Мысли мои смешались. Затем сознание мое и вовсе погасло.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ МЕРТВЕЦЫ НА СТРАЖЕ

В себя я пришел некоторое время спустя. Вероятно, было уже поздно. Я не отдавал себе отчета, сколько времени прошло с тех пор, как я потерял сознание. Запах дыма и подгорелого мяса щекотал мне ноздри. Я попытался вспомнить, где я и как давно здесь. И не мог ничего вспомнить. Меня охватил страх. Некоторое время я лежал неподвижно. Затем собрался с духом, открыл глаза и, словно в тумане, увидел, что лежу на жестком ложе в палатке, груботканый потолок которой образует некое подобие двускатной кровли. Рядом на подставке излучает неяркий свет масляный светильник.

Возле меня стоит Эмболария. Склонившись, она осторожно растирает мне виски клочком овечьей шерсти, смоченным в уксусе. Вот Эмболария заметила, что я часто заморгал. Услышала, как я всхлипнул.