Спартанец

– Если так и было, то за этим могла стоять только криптия. Несомненно, криптия доложила об этом эфорам. Так вот, один из эфоров – Эписфен – был другом Павсания и знал о его плане… Вероятно, он написал эти слова на гробнице твоей матери, чтобы ты попытался докопаться до истины. Землетрясение унесло жизни многих спартанцев. Если Эписфен мертв, то он, конечно, унес тайну в могилу. Но если он жив… ты знаешь, где его дом. Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, это слишком опасно. Я пойду один, этой же ночью. – Клейдемос встал, открыл дверь и посмотрел на темное небо. – До рассвета осталось два часа, – сказал он, – я успею.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты мог обойтись без этого, мой мальчик, – сказал Карас и тоже подошел к двери.

– Мне бы тоже хотелось. Но поступить иначе я не могу. Эта мысль мучила меня с тех пор, как я ночевал под стенами разрушенной Ифомы.

– Ты был в мертвом городе. Почему?

– Не знаю, я увидел его в сумерках, и меня потянуло туда. Тебе пора, Карас. Будь начеку…

– Ты тоже будь начеку. И когда получишь ответ на свой вопрос, приходи. Ты знаешь, где меня найти.

– В хижине, у верхнего ручья.

– Нет, – ответил Карас, – ты найдешь меня у входа в подземелье за той поляной, где растут дубы. Пора достать из-под земли меч Аристодема и освободить им его народ.

Карас закутался в плащ и вышел. Клейдемос проводил его взглядом: несколько шагов – и он слился с ночными тенями.

Сняв со стены серый плащ с капюшоном и накинув на плечи, Клейдемос вышел во двор и направился к городу. Он спустился на каменистый берег Эврота, чтобы не попасться на глаза спартанскому патрулю. Дойдя до Медного дома, Клейдемос свернул в сторону района Месоа. Улицы Спарты были мрачными и безлюдными, а дома – полуразрушенными. Толчки продолжались, и горожане опасались ночевать вблизи домов, грозящих обрушиться в любой момент. Кое-где мелькали огни костров, тускло освещавших некоторые районы города. Костры жгли для уцелевших горожан на площадях и, возможно, на агоре. Клейдемос пробирался вдоль стен, боясь сбиться с пути. Ночь окутала его своим черным покрывалом, и сориентироваться в темноте было нелегко. Порой путь преграждали завалы из руин, и ему приходилось возвращаться и искать другую дорогу. Внезапно он заметил небольшое святилище с изображением Артемиды: здание совета находилось в двух кварталах отсюда. Как и предполагал Клейдемос, стражники в полном вооружении сидели у костра и охраняли площадь. Он прижался к южной части портика и незаметно прокрался от одной колонны к другой, обойдя освещенный участок. Вскоре он добрался до полуразрушенного дома эфора Эписфена. Клейдемос осторожно приблизился к перекошенной входной двери и прислушался. Все было тихо, и он решился войти. Крыша дома почти обвалилась, и пол был завален обломками и упавшими балками. Но в одной из комнат часть крыши сохранилась, и помещение было кое-как приспособлено под жилье. Перед статуей Гермеса горела лампада: все свидетельствовало о том, что Эписфену, вероятно, удалось спастись и он до сих пор жил здесь. Снаружи послышались звуки – поступь тяжелых шагов гоплитов. Приближались двое или трое солдат.

Клейдемос притаился в углу в надежде, что они пройдут мимо, но вскоре понял, что они остановились прямо у порога. Он услышал, как солдаты перекинулись парой слов и двинулись дальше. Возможно, это была патрульная группа. Клейдемос выглянул, чтобы убедиться, что они ушли, и увидел, что в зал вошел мужчина с масляной лампой в руке. Он закрыл дверь, повернулся, и лампа осветила лицо. Клейдемос узнал его: это был Эписфен. На эфоре был потрепанный хитон, на лице – выражение усталости. Он сел на стул и поставил лампу на пол. Тогда Клейдемос встал, вышел из укрытия и сказал:

– Приветствую тебя, о Эписфен, да хранят тебя боги.

Эфор вздрогнул при виде незваного гостя, затем взял лампу и поднес ее к лицу Клейдемоса.

– Во имя Геракла, сын Аристархоса… Все думали, что ты погиб.

– Я спасся, как видишь, но подвергся многим опасностям. Прости, что я проник в твой дом, но у меня есть весомые причины для столь необычного визита.

Эписфен опустил покрасневшие глаза.

– Я надеялся на то, что ты придешь, – сказал он, – но сейчас события развиваются слишком стремительно, и мы не сможем спокойно поговорить.

– На могиле матери, – сказал Клейдемос, – вырезана фраза. В ней содержится тайный смысл, и я думаю, что ты можешь помочь мне понять его.

– Ты умен, как я и предполагал, но боюсь, что все это уже не имеет никакого значения. Эти слова были написаны на гробнице твоей матери по моему приказу. Я сделал это во имя справедливости, надеясь на то, что, вернувшись домой, ты постараешься понять их и сможешь добраться до истины. Я слишком стар, и у меня нет больше сил. Это все, что я смог сделать… Но теперь это не имеет значения. На город обрушился гнев богов… Разве люди способны на что-то более ужасное?

– Я не понимаю, о чем ты, Эписфен. Тебе известны все тайны города. Ты и представить себе не можешь, насколько важно для меня узнать правду о себе и о моей семье. К рассвету я обязан узнать ее.