Спартанец

Лежа в дорожной пыли, он попытался поднять исхудалую руку, чтобы осыпать присутствующих проклятиями. Но силы подвели его, и он упал на спину, испустив предсмертный хрип.

Таковы были муки и смерть человека, который разбил армию великого царя при Платеях.

Глава 7. Святотатство

Поначалу совет эфоров и старейшин решил бросить тело Павсания в поток Кеадской пропасти, куда, по обыкновению, бросали предателей. Но эфор Эписфен, который втайне был другом регента, заметил, что Павсаний, хотя и нарушил приказы города и плел интриги с врагами, за пределами Спарты пользовался уважением как освободитель Греции от варваров. Упорствовать не следовало: смерть Павсания была достаточным наказанием, и его следовало похоронить по обряду. Собрание сочло предложение эфора мудрым, и Павсания погребли в доспехах и со всем оружием на том месте, где он испустил последний вздох.

Призрак Павсания еще долго тревожил жителей Спарты по ночам. Одни уверяли, что глубокой ночью из Медного дома доносились леденящие душу крики. Другие рассказывали, что после заката на седьмой день каждого месяца могила Павсания издавала глухой металлический звон, как если бы он бил своим оружием о стены гробницы. В связи с этим было принято решение обратиться к Дельфийскому оракулу, который дал такой ответ:

У богини меднодомной
вы забрали тело.
Чтобы успокоить гнев божества,
посвятите два тела в обмен на одно.

В доме совета долго обсуждали ответ оракула. Кто-то предложил принести в жертву двух илотов, но другие члены собрания возразили, что нельзя отвечать смертью на смерть и лучше найти другой способ возмещения ущерба. В итоге было принято решение соорудить две статуи и преподнести их в дар богине в ее храме. Таким образом, эфоры и старейшины сочли, что смогли усмирить гнев Афины с помощью двух статуй, созданных рукой человека.

Никто больше не вспоминал об этих событиях, и их отголоски со временем стихли, потому как человеческому разуму свойственно забвение. Но было предсказано, что кровь царя обернется проклятием для города.

Лахгал исчез так же, как появился, и никто больше о нем не слышал. Клейдемос не был в курсе всех событий, но приготовился к худшему, узнав, что Павсания заперли в Медном доме. Шло время, но к нему так никто и не пришел. Его единственной встречей с эфорами осталась та, на которую его пригласили вскоре после возвращения в город. В ходе этой встречи Клейдемос подробно рассказал о действиях во Фракии, а бойцы четвертого отряда, давно вернувшиеся в город, подтвердили его слова. Благодаря огромному авторитету своего имени Клейдемос избежал унизительных допросов. А если бы его все-таки спросили, слова воина было бы достаточно для того, чтобы ему безоговорочно поверили. Эфоры решили понаблюдать за Клейдемосом и подождать, не получится ли выдвинуть против него каких-либо обвинений. Из-за тесной дружбы с Павсанием и детства, проведенного среди илотов, они с подозрением относились к сыну Аристархоса, несмотря на его безукоризненное поведение.

Смерть регента лишила Клейдемоса последней надежды. План, о котором Павсаний рассказывал в Византии, казался теперь Клейдемосу далекой мечтой. Тогда этот план вернул ему желание жить и подарил цель, но эта цель упорхнула, оставив после себя ощущение пустоты. И все же Клейдемос понимал, что ему не удастся уйти из жизни. Если он снова избежал смертельной опасности, нависшей над ним после провала плана Павсания, то, вероятно, это означает, что он еще не выполнил своего предназначения. Поэтому Клейдемос решил жить достойно в своем нынешнем положении и ждать, когда наступит время для новых свершений.

Он не скрывал желания увидеть женщину, которая воспитала его на горе Тайгет и которую он считал матерью. Снова став полноправным хозяином дома Клеоменидов, Клейдемос получил разрешение на встречу. Эфоры сочли, что так им будет легче контролировать возможные связи Клейдемоса.

В начале зимы Клейдемосу разрешили уйти из сисситии, в которой он прожил несколько месяцев, следуя строгим правилам и воинской дисциплине. Теперь он мог позаботиться о доме и имуществе.