Спартанец

– Я не согласен: во-первых, есть люди, которых нельзя сломать пытками. Этот, как мне кажется, один из них. Если мы его убьем, никогда не узнаем, что он скрывал. Поэтому доведи пытку до предела, раздави его болью и страхом. – Он взглядом указал на раскаленное железо, которое лежало на углях. – Ты понимаешь, о чем я. – (Офицер кивнул.) – Если вытерпит, отпусти его, но следите за ним, не теряйте из виду. Главное – предупреди, если он попытается встретиться с Клейдемосом или с женщиной, которая живет на горе. Среди наших людей есть илоты, они помогут. Если наши подозрения верны, рано или поздно он сам себя выдаст. Мне пора, здесь я больше не нужен. Завтра доложишь.

Он накинул плащ и вышел. Офицер снова подошел к пленнику и привел Караса в чувство, опрокинув ему на голову ведро воды. Затем он подошел к углям. Поначалу сквозь туман, затем с большей ясностью, Карас увидел раскаленное железо на расстоянии ладони от своего лица. Ужас охватил его душу: раскаленное железо светилось белым светом так близко, что он почувствовал жар.

– Теперь ты заговоришь, – спокойно сказал офицер и схватил Караса за волосы.

Карас напряг мышцы в последней бесплодной попытке освободиться; судороги мгновенно охватили измученное тело. Он не шелохнулся, собирая последние силы духа, как раненый кабан после неравного поединка со сворой собак. Истекая кровью, он прижался к бревну в ожидании, когда охотничье копье пронзит его глотку.

– Говори! – приказал офицер и придвинул раскаленное железо еще ближе.

Карас выпустил кровь из носа, стиснул зубы и проговорил с пеной у рта:

– Я ничего… не знаю.

Он весь дрожал, зубы клацали от судорог. Офицер схватил его и ткнул раскаленным железом прямо в левый глаз узника.

Крик Караса вырвался из подземелий дома совета, пронесся по площади страшным ревом и разбудил двух гоплитов, прикорнувших на своих копьях.

Вскоре из дома совета вышел офицер; он не ответил на приветствия стражников, миновал пустынную площадь и исчез во мраке. Он добросовестно выполнил задачу, точно следуя полученным приказам: теперь он знал, что несчастный заключенный в подземелье действительно ничего не знал. Не могло быть в жалком пастухе ни такой силы воли, ни твердости духа, необходимых, чтобы выдержать столь невероятные муки. Он заставил его поверить, что полностью ослепит его, и пастух все равно промолчал. Прежде чем узник лишился чувств, офицер успел прочесть в его опухшем глазе невообразимый ужас. Перед тем как уйти, он снял оковы и отворил низенькую дверь подземного туннеля, ведущего на свободу, за городскую стену. Он приказал своим людям ждать пастуха около стены и следить за ним. Эфор Мнесиклес был прав: если этот человек еще жив, если ему хватит ума, чтобы убежать подальше, и если он действительно что-то замышлял с Павсанием, то рано или поздно он выдаст себя, и тогда они обо всем узнают. Теперь он мог вернуться в казарму и отдохнуть после утомительного дня.

Между тем Карас пришел в себя, освеженный ветерком, который дул в отверстие туннеля. Сильная боль в левой глазнице напомнила ему о жестоком увечье, которое ему недавно нанесли. Вокруг было темно, и Карас решил, что окончательно лишился зрения. Он горько разрыдался: все кончено, остается только пожелать скорейшей смерти. Пока Карас предавался этим мыслям, тьма начала рассеиваться, и стали вырисовываться контуры окружающих предметов. Он понял, что освободился от цепей и, с трудом встав на ноги, осмотрелся. Заметив открытый проход, он тут же нырнул в него. Некоторое время Карас шел во мраке, то и дело спотыкаясь и содрогаясь от соприкосновения с мерзкими тварями, кишевшими в подземном туннеле. Наконец он ощутил дуновение свежего воздуха на обезображенном лице и понял, что выбрался на свободу. Увидев мерцание звезд Ориона на опаловом небе в конце туннеля, Карас понял, что скоро рассвет. Оказавшись на свободе, он побрел, шатаясь, по пустынному полю к реке Эврот.

Он встал на колени и промыл окровавленную глазницу, вздрагивая и постанывая от холодной воды. Когда раненый циклоп поднялся на ноги, лунный диск уже начинал бледнеть. Задыхаясь от боли и ярости, он простер кулаки к белокаменному городу, сиявшему в бледных лучах утренней зари. Затем он побрел к Тайгету. Величественная гора еще была окутана мраком, но тепло встретила его и укрыла в непроходимых лесах.

У Павсания более не было причин оставаться в Троаде, поэтому он решил вернуться, полагая, что у эфоров нет против него доказательств. Однако совершенно другой человек собирался предоставить эфорам сведения, которые они хотели заполучить и тщетно старались выведать у Караса. Об этом человеке они еще ничего не знали.

Эфоры думали, что Павсаний попытается связаться с Карасом через илотов, служивших в его доме: его слуг уже заставили сотрудничать с криптией путем шантажа и обещанных наград. За Клейдемосом тоже велось постоянное наблюдение.