– Мне хочется быть честным с тобой, Чан-Чан! К чему эти лишние вопросы? – вздохнул Мэн Чао. – Мы быстро с тобой поладили, а раз так, я должен быть с тобой открытым. Пройдем, и увидишь.
Спустя какое-то время Мэн Чао привел его к своим покоям. Думая, сколько потрясений свалилось только на одну его голову, размышлять о чем-то серьезном у У Чана просто не осталось сил, потому, зная, что Мэн Чао далеко не испорченный человек, он в шутку произнес:
– Надеюсь, после того как ты мне это покажешь, ты не попросишь меня еще пройти с тобой в купальню и потереть тебе спинку…
Только сказав это вслух, У Чан понял, как глупо и нетактично пошутил – словно кто-то за язык дернул, но Мэн Чао был в таком же потрясенном состоянии, поэтому, услышав его слова, он нервно усмехнулся и зашел в комнату.
Помещение за дверьми не походило на покои будущего небожителя: все выглядело сдержанно и аскетично, будто бы в монастыре. Не было картин, ваз, статуэток, ковров или шелков. Из мебели – лишь кровать, письменный стол да пара книжных шкафов. Покои ни капли не соответствовали положению Мэн Чао, а уж тем более положению советника молодой госпожи. Зато в них чувствовался характер хозяина. Взглянув по сторонам, можно без сомнений предположить: «Этот господин – педант!» И то была истина: все блестело от чистоты; предметы на столе находились на одинаковом расстоянии друг от друга, аккуратно разложены – кисть к кисти, книга к книге; бережно скрученные в трубочку длинные письмена торчали из специального сосуда у стола, который также стоял на идеальном расстоянии, чтобы было удобно дотянуться или ненароком не задеть, когда проходишь мимо; тома на полках расставлены согласно разным эпохам; на стене висела запись «Сердце наполняется теплом утренней зари – тело жизненной энергией. Мы следуем естественному порядку дня. Когда мир погружается в тихий сон, наступает покой ночной энергии» – по-видимому, Мэн Чао настолько следил за распорядком дня и ночи, что даже повесил наставление своего учителя прямо напротив кровати, на которой, кстати, не было видно ни единой складки. Такое чувство, что здесь обитает один из местных генералов, а не юноша пятнадцати-шестнадцати лет, приближенный к правящему клану. От увиденного У Чану стало неловко тут находиться. Наверняка у Мэн Чао была бы похожая реакция, если бы он посетил покои наследника северного дома У: вещи того не то что не знали своего места, они, как песчинки в пустыне, все время мигрировали из одного угла в другой.
Мэн Чао прикрыл дверь и, пройдя к деревянной стойке, на которой висели подготовленные церемониальные одеяния, фыркнул:
– Ты ущипнул меня за ухо, и теперь оно неистово горит! Можно было и помягче… Кто вообще сказал тебе, что можно так с людьми обращаться?
Разглядывая одну из полок книжного шкафа, У Чан пробормотал: «Учитель…»
– Твой наставник? Я-то думал, он самый добрый из добрых… Да даже мой старик подобным образом меня не наказывал.
У Чан подумал: «Разве можно считать это наказанием? Всего-то потрепал тебя за ухо…» Он уже намеревался развеять неправильно сложившееся мнение приятеля, добавив: «Мой учитель никогда меня не наказывал!» – но вместо этого замер на месте с открытым ртом, разглядывая полуголый силуэт в паре шагов от него.
Справившись с замешательством, У Чан притронулся ладонью ко лбу и холодно произнес:
– Ты что удумал? – чем сильно позабавил Мэн Чао. Последний рассмеялся, поставил рядом со столом стул и, усевшись на него, сложил руки на груди.
– Показываю. Мы же для этого сюда пришли!
– И чем ты меня решил удивить? – склонил голову У Чан. – Своим обнаженным торсом? Если ты вдруг забыл, я мужчина такого же возраста, как и ты. Так что это можно было и не показывать!
Мэн Чао саркастично фыркнул, хлопнул глазами, а после, положив правую руку на стол, озвучил:
– Смотри на руку, а не на мое восхитительное и рельефное тело!
Он перевел взгляд на свою кисть, слегка напряг ее, и в считаные секунды все вены, тянущиеся от запястья до шеи, принялись алеть. Как только странный витиеватый рисунок проступил через кожу, Мэн Чао разжал кулак и спросил:
– Видишь?
Подобное невозможно было не увидеть! Под белой кожей заалевшие нити выглядели как разгоряченный металл, который тут же почему-то начал остывать. У Чан шагнул ближе, и не успел он в полной мере удивиться странному фокусу, как опешил: рисунок растворился на бледно-розовой руке Мэн Чао.
– Ч-что это?
Мэн Чао напряг кисть, заставляя красные нити показаться вновь:
– Проклятие дома Мэн.
– Проклятие? Я не слышал ни о чем подобном…
– Я вот тоже не знал, что людей можно за уши хватать, – ответил Мэн Чао и взглянул на приятеля.
У Чан закатил глаза:
– Будешь умничать – повторю!
Только еще недавно воспрявший духом вновь наполнился печалью. Мэн Чао некоторое время молчал, а после произнес:
– Я сиплый конь, что скачет за своим стадом и задерживает его. Куда бы я ни шел, я везде за собой веду смерть…
Глава 33
Часть 3
Скрытая печаль имеет облик