Не успел наследник что-либо сообразить, хаотично высматривая наставника среди трясущихся людей, как к нему подползла совсем еще юная служанка.
– Господин заклинатель! – У Чан хотел возразить, но вдруг девушка с силой вцепилась в его правый сапог. – Усопшим не место среди живых, прикажите ей вернуться!
С другой стороны сваха вгрызлась длинными пальцами в плечо сына, которого наследник все еще удерживал за воротник.
– Я никогда не дам разрешения на подобное! Совсем из ума выжил?! Ты еще не знаешь, на что способна эта семейка! Они путались с нечистой силой, вот и вернулась их дочь злым духом!
А впереди не званая в этот мир гостья сделала шаг. У Чан тотчас предостерегающе поднял клинок:
– Госпожа, остановитесь! Если дотронетесь до барьера, он нанесет вам вред!
Никто не ожидал, но Ань-Эр послушно остановилась и даже опустила ладонь, которую только что тянула к возлюбленному. Наследник вырвал сапог из тисков и хотел было уже броситься на поиски учителя, но сын свахи словно обезумел при виде подруги детства и принялся вырываться.
В это мгновение подул холодный ветер; землю вокруг покойницы заволокло густым ароматным дымом. Кто-то возжег похоронные благовония!
У Чан честно старался придумать хоть какой-то выход, но не мог ясно мыслить в воцарившейся суете. Поразмыслив немного, он бесцеремонно дал Хунь Сяо знатную затрещину, отчего тот тихо заскулил и прекратил попытки броситься к возлюбленной.
Времени на размышления совсем не осталось: клубящиеся ядовитые облака благовоний уже выросли до нескольких цуней. Служанка, сидевшая на коленях, с пронзительным визгом подскочила и, размахивая руками перед собой, вбежала в дом, как ужаленная роем пчел. Остальная прислуга последовала ее примеру и бросила сваху с молодым господином на улице.
Вдруг Ань-Эр подала голос:
– Ты готов исполнить свою клятву, гэгэ[67]
?– Убирайся! – взвизгнула несчастная мать, закрывая собой побледневшего сына. – Он ничего тебе не должен!
Земля во дворе усадьбы задрожала. Главные ворота с грохотом отворились, и через порог шагнуло что-то невидимое, но излучающее гнетущую мощь. Ледяной ветер, как насекомое, пробрался сквозь одежды смертных и до боли сковал их тела пронзающим холодом. А за спиной Ань-Эр из рыхлой почвы вмиг возникли десятки… тел. Хоть поднявшиеся клубы дыма благовоний и застилали взор, У Чан все же смог разглядеть: это были девушки. Какой-то было всего шестнадцать лет, какой-то уже все двадцать пять, а может, и тридцать.
У Чан прорычал сквозь зубы, с ненавистью глядя на сваху:
– Вы еще кому-то отказывали в браке с сыном?!
Сваха замотала головой из стороны в сторону, а столкнувшись с презрительным, лишенным всякой веры взглядом наследника, упала на колени:
– Нет! Нет! Пусть Небеса мне станут судьей!
С учетом того, что перед ними стояли и совсем взрослые женщины, вопрос наследника прозвучал неуместно. У Чан крепче сжал рукоять Байшана и буркнул себе под нос:
– Не могли же они все прийти вслед за Ань-Эр! – И поднял черные тигриные глаза на стоявшую в центре защитного круга девушку, чьи волосы зловеще развевались на ветру: – Кто вас потревожил? Кто призвал?
Девушка незамедлительно указала рукой на Хунь Сяо.
Близился час крысы. И в это время в гостевом зале усадьбы преемница свахи неожиданно перегородила путь Го Бохаю. Круглое личико девушки неестественно исказилось от злобы:
– Так… господин правда не помнит эту скромную?
Голос ее трепетал, как зажатый между двумя ладонями мотылек. Наставник удивленно взглянул на Лун Синь. Более двух сотен лет прошло в скитаниях. Как вспомнить хрупкую смертную, которой он мог помочь мимоходом?
Вдруг Го Бохай нахмурился. Верно, ему более двухсот лет, а она слишком молода. Если же они и встречались, то, вероятно, давным-давно… Одним движением он схватил Лун Синь за запястье – та успела увидеть лишь широкий развевающийся рукав перед глазами. Даже не прибегая к техникам, Го Бохай тотчас понял, что у девушки нет пульса.
– Кто ты? – Вдруг статуэтка, стоявшая на домашнем алтаре, издала треск. – Я вижу, ты не желаешь вреда семье Хунь, но зачем такому могущественному духу привязываться к ним?
Да, она не была ни восставшей из земли, ни заблудшей душой. Тело Лун Синь – духовная оболочка, которую питал мощный источник сил, сама же она находилась на шатком перепутье: в любой момент она могла лишиться рассудка или рассеяться.
На улице раздался тревожный голос У Чана:
– Госпожа, остановитесь!
Го Бохай не мог больше стоять без дела, однако Лун Синь снова его задержала. Глаза ее покраснели, плечи пробрала мелкая дрожь.
– Нет более глупого человека, чем я. Но все же как можно столь бездушно поступить?! Ты позабыл нас и даже в сердце не оставил для нас места!
Бах! – и одна из статуэток на алтаре разлетелась вдребезги. От фигурки краснокрылого феникса[68]
осталось лишь деревянное основание, а крупные щепки откинуло с такой силой, что они глубоко впились в стены и потолок.