Спаси и сохрани

Кому с избытком хватило впечатлений от минувшей ночи, разбрелись по своим комнатам. У кого ещё остались силы – продолжили дискотеку. Правда, выяснилось, что танцевать без музыки не очень-то удобно. Тогда сообразительный Тёма убежал в штаб «Общества отверженных обществом» и вернулся с кассетным магнитофоном, работающим на батарейках. Динамик выплюнул сбивчивые и кашляющие звуки. Начался импровизированный медленный танец.

Особенной популярностью пользовался Ринат Архимедов. Катя Лисичкина и Ирочка Рейфшнайдер-Хрюкина громко выясняли, кто будет танцевать с ним первой. Онемевшая Верка Балбесова в споре не участвовала, но отчаянно, с усердием слона в посудной лавке, топала ногами и отстаивала свои права. В итоге подруги пришли к соглашению. Покоритель женских сердец танцевал с каждой по очереди, но не более пяти минут.

– Прошу прощения за беспокойство. Я хочу вам сказать…

Михаил Валерьевич притулился у опустевшей оконной рамы, перебирая струны воображаемой гитары и напевая под нос что-то своё, отдельное от общей музыки. Вожатый устало поднял голову. Над ним, как Кощей над златом, склонилась Евгения Александровна со свечой в руках.

– Я знаю.

– Нет, не знаете.

– Нет, знаю. Завтра, после официального закрытия смены, я вернусь домой. Поеду в универ, зайду в кабинет к декану и откажусь получать диплом. Пусть делают, что хотят. Педагогика – это слишком важное и серьёзное занятие для таких разгильдяев, как я. Так что можете радоваться. Вы победили.

– А вы – пытались защитить меня от зомби.

– Ключевое слово: пытался…

Евгения Александровна поставила свечу на пол.

– Чёрт с ней, с этой педагогикой!

– Что???

– Я сейчас обращаюсь к вам не как педагог, а как женщина. Как женщина, которая обожает решительных мужчин!

Убедившись, что никто из детей на них сейчас не смотрит, Евгения Александровна волевым движением подняла оторопевшего Михаила Валерьевича на ноги и страстно прильнула к его губам…

А в это время Ваня танцевал с Энжел. Выходило у него крайне неуклюже. Сусликов то и дело наступал девочке на ноги, ойкал, извинялся, но через минуту ситуация повторялась.

– Я не умею танцевать, – стыдясь, признался Ваня. – По крайней мере, никогда не делал этого с кем-то в паре. До сегодняшнего вечера. Точнее, ночи. Точнее, утра.

Энжи по своему обыкновению усмехнулась.

– Забей на музыку. Слушай ритм своего сердца.

– Я слушаю, но оно говорит совсем другое. – Ваня заговорщически подмигнул. – Например, что я хочу приехать в этот лагерь ещё. Хоть на одну смену, а хоть на всё лето!

– Чё, так запали в душу местные мертвяки?

– Не мертвяки, а одна девчонка. Вредная, непохожая на других и постоянно коверкающая мою фами… Ай!

Теперь уже Энжел наступила ему на ногу.

– Ты чего?

– Ещё раз скажешь такое – отдавлю вторую! На зиму лыжи покупать не придётся. И, между прочим, у этой девочки имя есть. По паспорту она Алёна. Но это – только по паспорту! Для всех тут я по-прежнему злая ведьма Энжел.

– Что ж, приятно познакомиться, Алёна. – Ваня улыбнулся. – И всё же я хотел сказать, что эта ведьма Энжел, кажется, мне нра… Ай! Что опять не так?!

– Иногда лучше танцевать, чем говорить. Так что танцуй и не говори. Понял?

– Понял, – смирился Сусликов.

И дальше он действительно молчал, танцевал и одновременно думал. О том, насколько некоторые девчонки – непостижимые логикой существа. О том, что через считанные часы придётся собирать вещи и прощаться с друзьями. И, конечно же, думал о Софье и её отце. Удалось ли им встретиться в лучшем из миров? Удалось ли воссоединиться и зажить бесконечно долго и счастливо?

Хотелось верить, что удалось.

А в это время далеко-далеко, за много-премного километров, куда не добраться никаким существующим или выдуманным транспортом, даже если развить самую быструю на свете скорость, где небесная гладь, стекая и стачиваясь, сливается с лесом в единой волнистой полосе – там уже вовсю плескался в нежной и уютной лазури розовощёкий младенец рассвета.