Спаси и сохрани

– Зачем вы их защищаете? Вы должны быть на моей стороне! Признайтесь, вас тоже раздражает современная молодёжь? Бесят их глупые матерные песни! Их дурацкие причёски – крашенные, как пасхальные яйца! А как они одеваются? Мальчик, девочка – никакой разницы! Они же ничего не боятся. Никого не стесняются. Им на всех наплевать! Мы для них не авторитеты. Отсталое поколение! Да они смеются над нами! Над нашим прошлым, над нашими идеалами… Это же безвольная масса! Им же в жизни ничего не надо! Таращатся в свои телефоны и хоть трава не расти! Они даже общаться нормально не могут. Вы слышали их речь? Ни одного живого русского слова! Затолкать бы в рот мыло и промыть хорошенько! Нахватались этой забугорной гадости… Раньше нас все боялись! Весь мир трясся под нашими ракетами! Вы же помните! А теперь что? Английский с двух лет учить начинают! Им Родину продать – как плюнуть! А я эту Родину защищал, кровь проливал…

А эти глупые чинуши в отделе образования? Навводили всяких там егэ-шмыгэ, вместо мозгов – коробка с тестами! Вот в наше время пионеры были, идеология была, всё партия решала. Все по струнке ходили, левой, левой, раз, два, три! А сейчас что? Одно бабло решает? Что эти канцелярские крысы вообще понимают в патриотическом воспитании?! «Я в педагогике тридцать лет! И не такое видала!» Бе-бе-бе! Да они детей только по отчётам знают! Почему я должен выполнять их абсурдные приказы?!

А я знаю, кто виноват. Я вам скажу, кто виноват! Это всё проклятый капитализм! Напокупали иномарок, шмотки от версачей, гаджеты-фигаджеты… Тьфу! Я даже выговорить нормально не могу! Вот ответьте мне, я что, должен перед ним пресмыкаться, милостыню просить? – Лаврентий Палыч подлетел к Генке. – Или перед его недалёким братцем? Только потому, что у их папы с мамой денег куры обклевались? Поураганили в 90-е, нахапали – раз-два и в дамках! А у самих ни кожи, ни рожи. Да вы посмотрите на него, он щенок бесхвостый! Спекулянт! Асоциальный элемент! А я – боевой офицер!.. Или вот эта! – Перебежал к Рейфшнайдер-Хрюкиной. – У неё же интеллект табуретки! Мать за иностранца замуж! За иностранца! Врага отечества! А я ей: здрасьте, пожалста. Слушаюсь и повинуюсь. Разве это справедливо?! – Директор выпятил грудь и упёрся в Евгению Александровну. – Нет, вы ответьте! Справедливо?

– Лаврентий Палыч, помилуйте! – Секретарша Ниночка сорвалась с места и, не то бодро засеменив, не то покатившись, очутилась рядом с начальником. – Какая кровь? Какая война? Вы служили в строительных войсках…

– Цыц, женщина! Твой день – Восьмое марта!

Бледная секретарша от волнения вмиг стала красной, как сочный, спелый помидорчик.

– Ах, так? Я, конечно, женщина, да только без нас, без женщин, такие мужчины как вы и дня не протянули б! Сами теперь делайте себе чай с лимоном и без сахара. Сами измеряйте давление. Сами массируйте себе пятки. Я ухожу от вас! Ухожу к дворнику Коле! Да, он пьёт, но это оттого, что у него болит душа. А вы – сухарь в невидимых погонах. Вам душа по уставу не положена!

Театрально задрав подбородок, Ниночка продефилировала в общую гостиную. Шла она нарочито медленно, выводя пышными боками замысловатые фигуры и постоянно скашивая левый глаз – а вдруг бывший руководитель ещё одумается и бросится за ней с мольбой: «Вернись, я всё прощу»?

Но Лаврентий Палыч не одумался.

– Из-за своих комплексов и обид вы поставили под угрозу жизни невиновных, – подытожила Евгения Александровна. – Не вам рассуждать о справедливости.

Доходягин, ожидавший поддержки, начал сдуваться. Из бойкого, задиристого воробья превратился в мелкую и невзрачную гусеницу. Увы, ей уже не суждено воспарить бабочкой над суетным миром. Её удел – забиться в щель, хаотично шевелить лапками и мычать себе под нос:

– Я узнал легенду о Гришке-Разбойнике… Хотел его вернуть… Организовал этот лагерь, чтобы прошлое возродилось… Чтобы было как раньше… Чтоб последние стали первыми…

– Боюсь вас разочаровать, но как раньше уже не будет, – продолжила и.о. старшей вожатой. – Я сегодня же доложу о ваших постыдных махинациях в районный отдел образования и поставлю вопрос о вашей профпригодности. Обещаю, лагерь мы отстоим, закрытия не допустим. Но директора сменить придётся. А пока не началось разбирательство, я отстраняю вас от занимаемой должности. Пусть это противоречит субординации, но, как выяснилось, не всё можно прописать в должностной инструкции. Другого выхода у нас нет.

Электричество в зале восстановить не удалось. Света от выданных вожатыми мобильных телефонов не хватало, и кто-то из персонала притащил целую связку толстых, ещё не использованных свечей. Просторное помещение бального зала тут приобрело романтическую загадочность.