Спаситель мира

– В полной мере! И частично благодаря тебе. Я не забуду об этом, можешь мне поверить.

Ознен Тафур был взят герцогом де Монтгомери вместо Аргана. К сожалению, не считая склонности к жестокости – иногда обескураживающей, но часто полезной, – этот нормандец, которого Роберт когда-то нанял в охранную службу своих владений, и в подметки не годился его бывшему помощнику.

Легионер, могучая стать которого странным образом производила впечатление оплывшей фигуры, в знак радости вздернул брови. Роберт невольно задумался, способен ли этот человек улыбаться.

К ним приблизился облаченный в темно-серый костюм административного корпуса незнакомый человек с суровым выражением лица и уважительно остановился в нескольких метрах.

– Что это? – спросил Роберт.

Чиновник, осторожно державший в руках фиолетовую лаковую шкатулку, почтительно поклонился.

– Монсеньор, я исполнительный секретарь Ватикана при Совете крестоносцев.

– Знаю, я уже видел вас в окружении Петра Пустынника, – живо отозвался герцог. Только что состоявшийся разговор с папой стал для него огромной победой. Он ликовал.

– Монсеньор, мне поручено вручить вам знак Praetor peregrini.

– Уже? – Роберт был искренне удивлен. – Можно сказать, вы времени не теряете!

– Меня предупредили еще во время вашей аудиенции с его святейшеством, монсеньор. Я прибыл так быстро, как мог.

Исполнительный секретарь Ватикана осторожно открыл шкатулку и поднес ее Роберту де Монтгомери. На бархатной подушечке лежал золотой диск диаметром в семь сантиметров, сверкнувший в ослепительном свете центра тахион-связи. На его поверхности были изящно выгравированы три наложенных друг на друга венца, символизирующие тройственность папской власти. Земную власть над христианскими государствами, духовную власть над душами и моральную власть над правителями. Роберт впервые видел эти знаки. Он удивился, что Петр Пустынник никогда не считал нужным выставлять напоказ то, что представлялось могущественным символом власти.

– И все? Вы передаете мне знак, и я официально становлюсь Praetor peregrini?

– Хм… да, монсеньор.

– И никакой церемонии или чего-то в этом роде?

– Хм… нет, монсеньор. Ну, то есть… смещение претора в течение крестового похода и назначение нового никогда не предусматривалось и, хм… Боюсь, что протокольных правил для подобного случая не существует…

Не дав секретарю закончить, Роберт взял золотой диск и прикрепил на свой мундир.

– Тогда не напрягайте извилины, я вовсе не любитель всяких церемоний. Но, полагаю, будет официальное объявление?

– Разумеется, монсеньор. Его святейшество Урбан Девятый в ближайшие часы сделает заявление de lege ferenda[21], чтобы утвердить ваше…

– Отлично, отлично, – снова прервал его герцог, разглядывая свое отражение в стеклянной перегородке. – Можете быть свободны.

Оскорбленный секретарь резко развернулся и стремительно отбыл.

Роберт де Монтгомери давно уже подозревал, что Петр медленно и скрытно склоняется в сторону лагеря умеренных. На самом деле первые сомнения появились у него во время дисциплинарного заседания по делу Танкреда Тарентского, когда священник сознательно избавил эту шавку от заслуженного наказания. Но он никогда бы не подумал, что Петр дойдет до того, что поставит под угрозу План.

Часов тридцать назад Тафур пришел сообщить, что, по словам осведомителя – одного из многочисленных дьяконов, служащих в соборе, – Годфруа Бульонский попросил Петра Пустынника принять его исповедь, и она необычно затянулась, а главное, герцог вышел из исповедальни белый, как простыня, после чего поспешно убыл по месту своего расквартирования. У Роберта не осталось никаких сомнений: Петр предал План.

Сочтя, что нельзя упускать такую идеальную возможность, он попросил срочной аудиенции у Урбана IX.

Роберт был совершенно убежден, что привлечет внимание папы, однако его крайне удивил эффект, который произвел на Урбана сделанное им разоблачение. Святой отец был потрясен, даже уничтожен. Он наконец понял, что неверно судил о Петре, и эта ошибка – его ошибка – может иметь самые серьезные последствия. Герцог де Монтгомери был счастлив видеть, как папа на его глазах буквально распадается на части – он, так часто выражавший нормандцу свое презрение.

Придя в себя, папа немедленно принялся перебирать оставшиеся ему возможности. После всех усилий по превращению Петра Пустынника в суперхаризматического духовного лидера не следовало предпринимать против него ничего неосмотрительного, иначе возникал риск, что люди могут поверить ему, а не официальной доктрине. Особенно если он действительно взял в союзники Годфруа Бульонского, другого героя армии, – эта жгучая смесь могла оказаться необычайно опасной.

Напрашивался логический вывод, что необходимо опорочить этих двух вероломных предателей, начав с того, кто посмел погрязнуть в сомнениях и стал, собственно, причиной случившегося: с Петра Пустынника.

А уж Роберт знал толк в дискредитации. Он решительно поддержал святого отца, предложив подключить для достижения этой цели свою сеть агентов влияния.