Спасители. Книга первая. Хрустальный куб

Ничего не понимая, Лиафар вскочил с кровати, оделся, положил письмо с медальоном в левый карман штанов, а в правый сунул руку с отпечатком таинственного символа и помчался в поле к Агату. Друг помогал обвязывать верёвкой высокую конструкцию, сложенную из брёвен и ветвей разной длины и толщины. Пришлось дождаться, пока Агат освободится, а потом он отвёл его в сторону и поведал о своём сновидении. В подтверждение сказанного, он достал и показал другу медальон с письмом.

– И на руке такой же рисунок! – удивился Агат. – А письмо Виринея написала?

– Понятия не имею, – честно ответил Лиафар.

– А здесь не написано ничего такого, что указывало бы на автора письма? – спросил Агат, протянув руку за письмом.

Взяв бумагу, он отвёл её подальше от глаз и стал читать. Зрение у Агата было не самым лучшим - он был дальнозорким, но вблизи не разбирал написанного. Даже алфавиту его пришлось учить по-особому. Анна, мать Лиафара, брала мальчиков в возрасте семи лет с собой на берег и на песке прутиком выводила буквы.

– Нет, имени там нет… Зато медальон есть! - сказал Лиафар, передавая символ на цепочке Агату.

– Вот это диво! - не удержался от восклицания друг, так что его услышали строители костра. Они уже завершили сооружение шестиметровой древесной башни, и слова Агата приняли за восхищение высотой костра, после чего, довольные собой, стали расходиться по домам.

Костёр установили метрах в тридцати от мельницы, и друзья сели под её вращающимися крыльями. Они высказывали друг другу свои мысли и догадки, но ни один из них не мог представить, каким образом эмблема Спасителя перенеслась из сна в реальность. Ещё это письмо…

– Может, эта Виринея ведьма? - предположил Агат. - Прикинулась красавицей, а сама задумала что-то недоброе! Помнишь, Алера рассказывала, что у неё в доме однажды останавливались женщины, которые добавили каких-то трав в котёл с ужином и на утро все выглядели неписанными красавицами, хотя, как она сама говорит, поутру все женщины - ведьмы.

– Ну, допустим, а как же всё остальное?.. Да и зачем прикидываться тем, кем ты не являешься?

Так, размышляя и недоумевая, они просидели до тех пор, пока к ним не подошёл их общий знакомый Танир. Рыжеволосый веснушчатый юноша отличался повышенным любопытством ко всему и ко всем. Он сходу поинтересовался о содержании послания на листе в руках Лиафара, но Лиафар сказал, что это старый рецепт, написанный Варей для Адивы, и быстро убрал смятый клочок в карман.

В поле потихоньку уже начала сходиться вся деревня (точно год назад на свадьбу Романа и Адивы). Вынесли скамьи, несколько столов, поставив на них напитки из сухофруктов, немного еды. Сами островитяне вышли нарядные: некоторые привязали ленточку к поясу, другие сплели венки из тонких прутьев и цветов, старик Горин надел соломенную шляпу с широкими полями, из-под которой лоснились редкие, но аккуратно причёсанные волосы. Явились и музыканты. Беседуя, шутя и хохоча, собравшиеся ожидали старосту «Островка».

Темнеющее небо было неизменно серым, ветер – слабым, мрачное окружение - всё то же. Однако цветные наряды островитян и развевающиеся всюду разноцветные ленты радовали взор и приподнимали настроение.

Лиафар, во избежание расспросов, обмотал руку куском ткани (словно завязав порез), а медальон и письмо оставил дома, когда бегал за стариками: Дивад в порыве предвкушения праздника велел внуку достать из погреба один бочонок вина и отнести к праздничному столу.

Наконец явился староста Велимир. Он широко улыбался, приветственно кивал собравшимся, охотно пожимал руку каждому, кто её протягивал, в общем, вёл себя по обыкновению учтиво. Оглядев улыбающимися глазами нарядную толпу, он принял поданную ему кружку медовухи и поднял её чуть выше, призывая всех к тишине.

– Друзья мои! Летом тысяча четыресто двадцать девятого года на островной клочок земли в море прибыли первые семьи, коим в Золотореченске было дано разрешение на переселение, дабы они могли обжить необитаемое место и наладить здесь жизнь. С тех пор прошло сто пятьдесят лет!

Жизнерадостному Велимиру ответили оживлёнными голосами, ликованием. Он сказал немного о трудностях и лишениях в сложной жизненной ситуации, но закончил, обнадёживающими словами о пробуждении природного плодородия, на что, конечно же, надеялись все собравшиеся.

По завершении речи старосты, старшие мужчины пригубили вина, а затем стоявшие вокруг костра с горящими факелами в руках островитяне (среди которых был и высокий, поджарый, ещё не постаревший мужчина, с чуть продолговатым лицом - отец Агата) бросили факелы в костёр, по которому тотчас же побежали языки огня. Ветка за веткой, под радостные крики островитян костёр вспыхнул высоким пламенем.

Заиграла музыка, и бльшая часть островитян пустилась в пляс: дети и взрослые образовывали хороводы и в танце кружили вокруг костра, освещённые полыханием высокого пламени. В числе танцующих были и Лиафар с Агатом: первый не отличался в обыденной жизни экспрессивным поведением, но общее настроение захватило их обоих и не позволило остаться в стороне.