«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе

Поскольку с этой работой мы знакомы не были, нам в качестве инструктора назначили десятника, уркача.

Он нас проинструктировал, и работа пошла полным ходом; работать было в охотку, некоторые наши товарищи не только месяцами, а годами были лишены права на труд.

На третий день работы нам выписали питание по третьему котлу, наивысшему в лагере.

Рядом с нашей бригадой работала бригада уркачей, и на второй день уркачи украли у нас вещи. У меня украли две толстовки, одну мне вернули через коменданта л/п, а вторую, лучшую, – не вернули.

В то время в лагере кормили на лесоповальных л/п два раза в день, утром и вечером, а в сельскохозяйственных л/п три раза: завтрак, обед и ужин. Причем норма питания была одинакова.

Два раза в день получать пищу было очень тяжело, особенно если не выработаешь нормы и хлеба получаешь только 400 г.

В лагере существовал следующий порядок питания:

Первый стол: завтрак – щи, каша и кусок селедки. Ужин – щи, каша, кусок селедки, хлеба 400 г.

Второй стол: завтрак – щи, каша, кусок селедки или трески. Ужин – щи, каша, кусок селедки, хлеба 600 г.

Третий стол: завтрак – щи, каша, селедка. Ужин – щи, каша, селедка или треска и дополнительное блюдо – пирожок и кусок селедки. Хлеба – 750 г.

Каша была преимущественно овсяная и жидкая.

Нас до некоторой степени поддерживал хлеб, но в нем было до 65 % воды.

Получая 3-й стол, жить еще было можно, но все же это питание не компенсировало затраты труда, и человек постепенно из хорошего работника превращался в доходягу, и его ждал неизбежный удел: слабосильная команда или полустационар.

Весь контингент заключенных по состоянию здоровья был разбит на три категории, и в соответствии с категорией определялась норма выработки.

1-я категория должна была вырабатывать 100 % установленной нормы.

2-я категория – 75 % установленной нормы.

3-я категория, или легкий труд, – 70 % установленной нормы.

Причем 3-я категория труда – или легкий труд – от тяжелых физических работ освобождала.

За установленную норму выработки полагался второй стол, не выработавший этой нормы получал 1-й стол с 400 граммами хлеба.

Для получения 3-го стола надо было выработать 125 % нормы.

Самая лучшая работа для заключенного – на временной работе, где не надо было вырабатывать никакой нормы, а питание давали по второму столу и 600 г хлеба.

Бывало, из сил выбиваешься, чтобы выработать 100 % своей нормы, получить второй стол питания, а при подсчете смотришь – до ста не хватает 2–3 %.

И вот на десятидневку тебя сажают на первый стол с 400 г хлеба, и ты влачишь полуголодное существование.

Не прошло и нескольких дней, как мы прибыли на 1 л/п, нам из КВЧ (культурно-воспитательная часть) выдали по листу бумаги и сказали: «пишите на имя Сталина заявление с просьбой отправить вас на фронт».

Мы были бесконечно рады и думали, что вырвемся из этого позорного пекла.

Написали заявления, сдали в КВЧ, ждем результата, но, к нашему великому сожалению, вся эта кем-то задуманная затея пошла насмарку.

По приговору суда мы считались матерыми врагами своей Родины.

Спрашивается: для чего надо было глумиться над забитыми, истерзанными людьми?

А ведь среди нашего этапа были преимущественно члены партии с довольно солидным партийным стажем, которые честно и добросовестно работали в рядах партии на благо своей Родины и партии.

Наша бригада состояла сначала исключительно из бывших членов партии. Иногда во время перерыва нет-нет да между собой перекинемся несколькими словами о нашей злосчастной участи.

Знает ли Сталин, что членов партии со всех концов Советского Союза пачками загоняют в лагеря?

Были слабые высказывания, что Сталин этого не знает, ему, мол, об этом не докладывают.

Но некоторые товарищи говорили, что ОН все знает, так как в числе заключенных находится большое количество членов ЦК, секретарей крайкомов, обкомов, председателей крайисполкомов и облисполкомов и т. д.

А если он не знает, что арестовывают его непосредственных помощников, то какой же он после этого государственный и партийный руководитель?

Лето двигалось к концу, кончались хорошие дни. Наступала осень, пошли дожди.

В 1941 году снег выпал 3 сентября, одеты мы были плохо: ни одежды, ни обуви, ни рукавиц; лапти без портянок. В лесу сыро, снег. В барак приходили все мокрые, с сырыми ногами, сушилки нет, а если и есть, то всю одежду высушить не может. Утром встаешь и в сырой одежде идешь за 7–8 км на работу – отказником быть позорно.

Да, тяжелое было время, особенно первый год в лагере. В голове неотвязная мысль: как бы пережить, просуществовать первый год, а потом как-нибудь свыкнемся со своей злосчастной участью.

В первый год пребывания в лагере организм еще не освоился, не привык ни к холоду, ни к голоду…

С начала осени наша бригада занималась заготовкой корма для скота, для чего приходилось валить толстые березы; напарники попадались такие, что в их руках в жизни пила не была, с такими лицами работать было трудно. Ему говоришь, что он не умеет пилить, что с ним работать невозможно, пайки не заработаешь. От него получаешь ответ: «Я не оканчивал университета по свалке леса».