Спасти Кэрол

Кэрол попыталась кричать, но одновременно она понимала, что любая помощь, на которую она может рассчитывать, должна прийти из глубин самой комы. От нее самой. А Дуайт тем временем все расхаживал возле ее тела, раскрывая свои планы, и Кэрол понимала: если она сейчас пробудится и откроет глаза, у него не будет иного выбора, кроме как убить ее собственными руками.

Дуайт продолжал расхаживать по подвалу, а Кэрол вспоминала мать, Хэтти. Та вечно что-то придумывала. То изобретет специальный матрас, чтобы Кэрол, падая, не разбилась о пол. То особенный деревянный шлем. Дуайт лил крокодиловы слезы, а Хэтти работала.

Затем вновь явился Джон. Не обращая внимания на Дуайта, который, не унимаясь, все скулил по поводу приближающегося к Хэрроузу преступника, он сел в кресло-качалку, прищелкнул пальцами и заговорил – так, как в тот самый день, когда эта мысль пришла ему в голову.

– Вот что, – сказал он. – Ты чувствуешь, как в лицо тебе бьет ветер, верно? Значит, он дует снизу вверх. Что не мешает тебе… падать вниз.

В его глазах вспыхнула искра, усиленная толстыми стеклами очков.

– А может быть, это означает лишь то, что ты не двигаешься? – продолжал он. – Просто сидишь? А если так, то с этим… с этим уже можно что-то делать. Падающая женщина находится в гораздо худшем положении, чем сидящая. Подумай об этом, Кэрол. Может быть, из этого может что-то получиться?

Кэрол вспомнила, как они гуляли по саду, беседуя об этом, пока солнце не встало высоко над Хэрроузом. Она также вспомнила, что ни к какому решению они так и не пришли, и как Джон сообщил ей в конце концов, что потерпел поражение – подобраться к решению так близко и в конечном счете ничего толком не придумать.

Но теперь, слыша мерные шаги Дуайта и ощущая, как голубое электричество пронизывает ее кровь и тело, она подумала – а может быть, Джон все-таки нашел решение?

Что может предпринять полностью обездвиженная женщина – если она не падает, не взлетает, а просто лежит или сидит?

Повернуться на бок, – подумала Кэрол. Затем произошло невероятное – она рассмеялась. Естественно, про себя, неслышно для окружающих. Несмотря на весь ужас своего положения, несмотря на предательство гиеноподобного мужа и смертельную опасность, которая угрожала ее бывшему возлюбленному, Мокси, который даже не подозревал, что на него открыта охота, она нашла в своей душе достаточно свободного пространства, чтобы рассмеяться.

Повернуться на бок!

И необычнее всего было то, что эти два слова они с Джоном Боуи никогда не произносили во время своих пространных разговоров.

Словно стая кондоров, смех Кэрол встал на крыло и исчез в мрачных переулках Воющего города, чтобы, как она догадывалась, навсегда сгинуть там без пищи и воды.

Смех исчез, но осталось нечто, что было для Кэрол куда более полезным.

Надежда.

Ринальдо

Ринальдо жил в Абберстоне, когда Мокси исполнил там свой трюк, сделавший его имя знаменитым. В те дни Ринальдо работал в публичном доме леди Хеннесси и занимался тем, что выметал из него скорлупу арахисовых орехов, битое стекло и сгустки взаимного отвращения его обитателей и посетителей. Занимался он и иной работенкой, такой как стирка простыней (эти воспоминания заставляли его теперь поспешно искать глазами ближайшее ведро), напоминание клиентам, что их время вышло (прошу заканчивать, пора…). Должен он был также следить, чтобы спиртное на полках бара не иссякало, а иной раз приходилось ему макать какую-нибудь из обитательниц дома головой в холодную воду, если леди Хеннесси считала, что та не способна более исполнять почетную службу жрицы любви. Мрачноватое было времечко, но Ринальдо полагал: то, что выпало на его долю, было платой на шанс увидеть чудо. И однажды он это чудо увидел.

Джеймс Мокси в Абберстоне. Дуэль. Мокси одержал верх, даже не вынимая пушку из кобуры. Как будто послал пулю в противника одним только усилием воли.

Удивительно, но сегодня Ринальдо держал в руках вполне официальный документ, на котором было начертано имя Джеймса Мокси.

Этот документ никак не должен был попасть в его руки.

Ринальдо было около пятидесяти лет. Он был удачно женат, имел двоих очаровательных деток и жил в уютном чистеньком домике в Григгсвилле.

Сегодня, как обычно, Ринальдо зашел к жене и детям, которые прилегли отдохнуть после обеда. Поцеловал жену в лоб и отправился в детскую. Поправил засыпающим детишкам подушки и одеяла и, закрыв за собой дверь, он, как делал это изо дня в день, отправился на задний двор, где в это время дня устраивался в большом сарае и размышлял.

В полуденном воздухе царили тишина и покой. Покой. Вот что ему нужно. Летнее солнце омыло поросшую травой дорожку и выкрасило башмаки Ринальдо в темно-желтый цвет. Он подошел к сараю и прошептал:

– Кто там ходит?

Он нервничал, потому что не хотел быть частью того, к участию в чем его принуждали обстоятельства. Не следовало бы ему влезать в это. Вообще иметь с этим дело.