Петрович стал ходить по комнатам, здоровался, осматривался, разговаривал со студентами, задавал невинные вопросы. Кто это изображен на ярких плакатах? Как кормят, не скучают ли они по дому? Девушки группками сидели по комнатам, видимо, горячо обсуждая произошедшее. Глаза у всех были испуганные, на вопросы отвечали односложно. Было понятно, они что-то знали. Но, когда они вместе, никто не решится заговорить откровенно. Не устраивать же допросы.
В последней комнате на втором этаже девушка была одна. Когда он, постучавшись, открыл дверь, она вскочила и с ужасом посмотрела на него. Он попросил разрешения войти, присел на стул. Огляделся. Две кровати были худо-бедно прибраны, но третья была заправлена безукоризненно, словно на показ. Но снизу из-под одеяла был виден краешек голого матраса.………
–Что же вы без белья-то постельного спите? – спросил Петрович и резким движением откинул одело: на матрасе темнело кровавое пятно….
Девочка содрогнулась и зарыдала.
Ее звали Лиза. Давясь слезами, с трудом справляясь с всхлипами, она рассказала, что два года назад мама снова вышла замуж и привела в дом мужчину с сыном, на год старше ее, Они жили вчетвером в двухкомнатной квартире. Детям пришлось спать в одной комнате. Странный, молчаливый, новый «брат» поначалу не замечал ее. Но однажды залез к ней в кровать, а когда она стала звать маму, зажал ей рот рукой.
Потом она привыкла к «этому» и молчала, пока ее не стало тошнить. Потом заметила, что у нее понемножку растет живот. Дрожа от страха, пошла к врачу, но из поликлиники ее прогнали какие-то злые тетки. А мать, когда узнала, сказала, что ее это не должно касаться. И она прятала живот, как могла.
А позавчера ночью на ее стоны собрался весь этаж. Девочки сидели рядом с ней, приглушая подушкой ее стоны. Как все тянулось невыносимо долго и невыносимо больно. Появившийся ребенок показался ей каким-то страшным отторжением ее организма. Ей была гадко взять его в руки. Девочки разошлись. Она осталась одна, ребенок пищал, не умолкая, она боялась, что услышат воспитатели. Она завернула его в полотенца и вынесла его в мусорный контейнер.
Она знала, что все это плохо кончиться. Он знала, знала. Знала… Но что ей было делать?
Девочка захлебывалась слезами. Петрович сидел напротив нее на расстоянии протянутой руки. Как и любой мужчина, он чувствовал себя неловко рядом с плачущей женщиной, но у него не было слов утешения для нее. Девочка стала жертвой несчастных обстоятельств, равнодушия близких и собственного невежества. Но и вина ее была безмерна, и она обязана заплатить за свое преступление и по юридическим законам, и по человеческим.
Петрович никого не пускал в комнату, где девушка писала признание, хотя туда рвались возмущенные директор, завуч, еще какие-то дамы с красными злобными лицами.
Через час приехали следователь и медэксперт из района. Немолодая, мужеподобная следователь Зоя Федоровна, его давняя приятельница, взглянув на трупик ребенка, выматерилась сквозь зубы. Петрович, оставив подозреваемую под присмотром Сергея, подошел к ней и объяснил ситуацию.
Она тяжелой рукой похлопала ее по плечу:
–Спасибо, оперативненько ты. Ну да, с твоим опытом и знанием местных нравов не удивительно.
– Ну, она не местная, – Петрович дал понять, что похвалу заслужил.
Коллега молча затянулась. И, понизив голос, спросила: «Говорят, конфликт у тебя с Николой мордатым. Выживает что ли?»
– Да вроде того,– сказал Петрович, догадавшись, что напарник уже «информировал».
–Не иди ты у него на поводу. Участковых и так не хватает.
– Поживем, увидим. Не хочется унижаться до разборок.
Он еще не был готов обсуждать эту тему, потому что и для себя не решил, как поступать.
Когда маленький трупик и заплаканную юную мать-убийцу увезли, директор завела в свой кабинет девушек, живших в одной комнату с виновницей. И скоро раскаты ее голоса прорывались через оконное стекло. Она кричала о правилах проживания в общежитии, о гневе вышестоящего начальства. И ни слова о девичьей чести, о трагизме ситуации, о несчастном малыше. «Ни о том она с ними говорит, ни о том», – с досадой подумал Петрович.
На обратном пути он думал, что все вольные и невольные участники этой трагедии не осознали ужас произошедшего.
Безжизненное тельце крошечного человека стояло у него перед глазами. Петрович впервые в жизни видел мертвого ребенка. Знал он за собой, что не по-мужски чувствителен, но повседневная жизнь, и работа, слава Богу, редко давали повод проявлять эту сторону натуры. На его должности впечатлительность – большой недостаток.
Но перечувствованное за этот день сильно задело душу. Счастливый в своем отцовстве, он испытывал благодарную нежность к детям. Обожал внучку, не отходившую от деда при каждом приезде.
По службе он часто сталкивался с детьми, обделенными любовью взрослых, не раз присутствовал при процедуре изъятия детей из семей-алкоголиков. Это было тяжелое зрелище.
Но убитый так глупо, так равнодушно младенец. Это разрушало какие-то незыблемые основы высшей справедливости.