Спектр

Девочка танцевала. Взлетали и падали крылья, она шла вприпрыжку мимо священников — чей речитатив перешёл в напевное бормотание. Теперь каждый новый жрец начинал говорить вместе с предыдущим, они подхватывали слова друг друга, голоса взмывали в чёрное небо, откуда пламя кратера выдуло все звезды, и тонкий голосок девочки вливался в ликующий хор.

«Навсегда, навсегда, навсегда! Буду жить, буду жить, буду жить! Думать — зло, думать — боль, думать — страх! Навсегда, навсегда, навсегда…»

Мартин посмотрел на Ирину — девушка плакала, не отрывая взгляда от танцующего птенца.

— Она выбрала сама! — рявкнул Мартин. — Не вмешивайся! Она будет счастлива!

— Сделай что-нибудь! — выкрикнула Ирина. — Ну сделай же! Это неправильно, это ловушка, это ложь! Это та же самая смерть! Останови её!

Они уже сделали полный круг. Последний оставшийся священник что-то выкрикнул — ликующе, радостно, и девочка закричала в ответ. Распахнула крылья — это чуть-чуть напоминало призыв к вниманию, но уже не было речью. С восторженным пением девочка шеали обогнула жреца и шагнула в кратер.

Мартин не успел ничего подумать. Тело среагировало само — метнулось вперёд, отбрасывая жреца, попытавшегося заступить дорогу. Его пальцы скользнули по перьям девочки — но уже не успели сжаться.

Маленькая фигурка, раскинув крылья, падала в ревущее пламя.

И Мартин шагнул следом.

Камень легко ушёл из-под ног, тёплый ветер ударил в лицо, стал горячим и превратился в языки пламени. Огонь лизнул тело — и унёсся ввысь.

Мартин и девочка падали в расширяющейся каменной шахте. Над головой ревело удаляющееся пламя, внизу тускло пульсировала багровая тьма. Мартин сгруппировался — сознанию не было сейчас места, будто и из него выбил разум речитатив жрецов. Остались лишь инстинкты, юношеский опыт пары парашютных прыжков — и тело послушно устремилось за падающей девочкой.

Горячий ветер бил в лицо. Мартина пронесло мимо девочки, он раскинул руки, спиной ложась на поток, из карманов высыпалась какая-то мелочёвка. Девочка падала на него — безвольная, застывшая, с отведёнными за спину, будто перебитыми, крыльями. Потом стеклянный взгляд мазнул по Мартину, и птенец забил крыльями, закричал — будто лишь теперь осознав огненную бездну, в которую они неслись.

— Лети! — закричал Мартин на туристическом, надеясь, что девочка поймёт если не слова, то интонацию. — Ты можешь летать, лети! Ты можешь летать!

Девочку, бьющую крыльями, отнесло вверх. Мартин перевернулся, глянул в приближающийся огненный зрачок.

Что это — такая же завеса, как и наверху?

А что за ней?

Камень?

Шеали не умеют летать. Даже птенцы.

Мартин раскинул руки. Рванул рубашку, пытаясь растянуть между телом и руками хоть какое-то подобие крыла.

Рубашку вырвало, тело закрутило, огненный шторм лизнул лицо — и остался над головой.

А Мартин все падал и падал — в ревущий воздушный поток, в выхлоп исполинской турбины, во включённую аэродинамическую трубу. Все медленнее и медленнее — пока тьма не хлестнула его упругой гибкой сеткой, прогнулась, подбросила, отвесив полноценную оплеуху по всему телу. Мартина швырнуло куда-то вбок, в тусклый красный свет, в спиральный крутящийся лаз…

Девочка шеали гладила его лицо мягким крылом. Мартин долго смотрел на неё, прежде чем попытался сесть. Все тело болело, голова кружилась, но он был жив, и кости, похоже, целы.

«Ты жив, — сказала девочка. — Я боялась, что ты разобьёшься. Ветер Встречи должен удержать взрослого, но ты тяжелее наших взрослых».

Они были в маленькой камере с мягким полом. В стене виднелся круглый глазок туннеля, по которому Мартин и девочка сюда соскользнули, напротив — закрытая круглая дверь.

«Ты боялась? — спросил Мартин. Говорить на жестовом сидя было очень неудобно, но встать он пока не решался. — Ты не должна больше бояться».

«Почему ты прыгнул за мной? — спросила девочка. — Ты тоже хотел утратить разум?»

«Нет».

«Почему?»

«Я испугался за тебя».

«Это глупо, — сказала девочка. — Огонь слаб, он не может повредить. Ветер Встречи дует с самого дна, он тормозит падение. Я должна была упасть мягко — и уже без разума».

«Не получилось?» — спросил Мартин.

«Нет».

«Извини».

Девочка прижалась к нему. От пернатого тельца пахло хорошо высушенной подушкой и чем-то медовым, как от чисто вымытого щенка.

— Я совсем не жалею, — сказала девочка.

Голосок был напряжённым и ударения стояли неправильно, на первых слогах, но она говорила на туристическом.

— Что теперь будет? — спросил Мартин.

— Не знаю, — ответила девочка. — Быть разумным так глупо! Ничего не знаешь наперёд.

— Это точно, — сказал Мартин. — Помоги мне, малышка.

Голова кружилась, и к горлу подступала тошнота. Но, опираясь на хрупкое плечико, он всё-таки сумел дойти до двери и выйти вместе с девочкой в огромный сводчатый зал, полный священников шеали. Они все прибывали и прибывали, выползали из узких нор в стенах, спрыгивали с балкончиков, выходили из коридоров — молчаливые, шуршащие перьями фигуры, двигающиеся так легко, будто слепота им совсем не мешала. Тусклый свет газовых факелов под потолком не помогал оценить их число. Сотни? Скорее — тысячи…