Спекулятивный реализм: введение

Прежде всего, Грант, Данэм и Уотсон замечают, что феноменализм не самый интересный или полезный смысл термина «идеализм». Они сетуют, что «шесть из восьми просмотренных [ими] современных словарей представляют идеализм как теорию реальности, зависимой от сознания»[331]. По их мнению, это подразумевает, что идеализм мотивирован скептицизмом, в то время как с их точки зрения он мотивирован потребностью в «систематической полноте»[332], которая означает, что в нашу концепцию реальности наряду с металлом, камнями и деревом должны быть включены и идеи. Если, к примеру, окажется, что панпсихизм верен, то этот тезис вездесущности сознания просто расширит нашу концепцию реальности, а не разрушит его. Как мы уже видели при разборе книги Гранта о Шеллинге, двухмировая онтология, обычно приписываемая Платону, предполагает, что мысль и то, что лежит за ее пределами (в случае Платона это совершенные формы) настолько различны, что серьезная философия не может не выстраиваться вокруг этого различия. Но если мы считаем мысль просто еще одной реальностью, как считают Грант, Данэм и Уотсон, то получается что-то, совершенно отличное от типичного понимания Платона: а именно, «мы приходим не к двухмировому идеализму, обожаемому интерпретаторами Платона, а к одномировому инфляционному идеализму. Мир изменений, рождений и распадов каузально не изолирован от мира Идей, поскольку, как, например, проясняется в “Федоне”, для Идеи характерно быть каузальной в отношении своих становлений»[333]. Эта любовь к каузальной способности платонических идей делает соавторов «Идеализма» естественными соратниками часто отвергаемых неоплатоников, интерпретировавших Платона точно так же. Она также позволяет им не попасть под обычную номиналистическую критику платоновских идей, ориентирующуюся на распространенное прочтение Платона, согласно которому идеи или формы это потусторонние совершенства, копируемые испорченным земным сущим. Как пишут Грант и его соавторы, «такие [номиналистические] критики считают, что нет никакого “красного в себе”, есть только красные вещи. Как можно утверждать, что универсалии более реальны, чем мир конкретных вещей, и что они занимают отдельную и вечную область?»[334]. Вместо этого соавторы книги заново вводят неоплатоническую версию проблемы, делая акцент на «Едином, являющемся началом всех вещей, и на материи, низшей точки его продуктивности; Едином, чья потенция увеличивается производством, в то время как его продуктам не хватает потенции, чтобы вернуться к нему. Этих платоников объединяет представление о каузальном измерении Идеи, они встраивают его в мир как имманентное основание мира быть тем, что он есть»[335]. Грант, Данэм и Уотсон завершают введение в книгу формулировкой трехчастной идеалистической платформы, отличающей их от многих других так называемых «идеалистов»: «во-первых, Идея каузальна с точки зрения организации [мира]; во-вторых, эта организация не формальна или абстрактна в смысле ее отдельности, а конкретно соотносит часть с целым как этим целым; и, в третьих, следовательно, речь идет об одномировом идеализме, который должен серьезно относиться к природе»[336]. Переопределенный таким образом идеализм вполне совместим с платформой спекулятивного реализма, заданной на голдсмитском воркшопе. Поэтому участие Гранта в книге под названием «Идеализм», развивающей на первый взгляд антиреалистическое направление философии, не означает его отделение от спекулятивного реализма. Однако из этого не следует, что на решение Данэма, Гранта и Уотсона таким образом определить идеализм следует равняться. Кратко объясню этот момент.