Спелый дождь

ная исчерпанность в деле, которое было для тебя музыкой. И тогда уход

не так страшен. Просто: «Прощайте, ухожу...»

СМЕЩЕНИЕ

Как формируется калека?

Смещают свет и тьму ума

В бетонной центрифуге века:

Страна - казарма, храм - тюрьма.

Народный голос - рёв амбиций.

И друг вчерашний - враг уже.

И выполняют план убийцы

Под лязг затворов и ножей.

И удобряют ниву прахом.

И нет претензий. А к кому?..

И торжествует Молох Страха,

88

В мешке ведущий

Свет во Тьму.

* * *

Обиды нет

На ревизоров высших.

Их дело - план,

Колонки цифр и строф:

Сочтут рекорды,

Нас бесстрастно спишут

В счёт великозапойных катастроф.

Судимым, битым,

Недочеловекам

Нам даже мёртвым искажают счёт.

Я не пропал. Пришёл к исходу века.

Бежит река судьбы моей. Течёт.

А где-то над болотами, лесами

Кочуют стаи душ!

Метель, дыми,

Сокрой их, нелюдей,

Кого списали...

Те, кто всегда зовут себя людьми.

* * *

Свечи. Свечи. Свечи в ряд.

В память обречённым

Души-свечечки горят

В сверхдержавье чёрном...

БРАТЬЯМ МЕНЬШИМ

Приручённые братики-звери,

Всё пронзительней

Душ наших связь:

Я в загонное счастье не верю,

А иного не будет для вас.

Но нельзя.

Не спастись нам иначе.

Легче тем, кто рождён взаперти.

Только я по ночам

Ещё плачу,

Что-то помню о прошлом пути...

То ль леса,

То ли вольное поле,

Где не раз я бежал наугад,

С сердцем,

Рвущемся радостной болью,

Сквозь февральские

Настежь снега.

А теперь от лесов обнищанья

Веет долгая в душу тоска.

Как и вы - я себя ощущаю

В индустрийных железных тисках.

89

Иногда вдруг заслышу - завыли!

И зайдусь, задыхаясь в ночи.

Сам из тех,

Что в отстрел не добили,

А теперь вот

Должны приручить.

* * *

Иллюзий нет.

Мой путь почти что пройден.

Каков итог? Осмыслим рубежи.

Впитал, вдышал я

Ужас «малых родин»,

Чтоб навсегда

Большой,

Страдая, жить.

Жестокий век,

Жестокий личный опыт.

В нём ослепленье и прозренье в нём.

И что пришлось, отхлопав, перетопать,

Уж никаким не истребить огнём.

И в отдалённых тех краях недаром

Жевал свой хлеб,

Как жестяной осот.

Оттуда «десять сталинских ударов»,

Из далей тех осмыслил и высот.

Сбрось массовый психоз, народ, не рань

Себя лесами идолов в металле!

Оплачь калек войны, уродцев, рвань,

Их по твоим же просьбам заметали.

Иллюзий нет, душа.

Помыслим, стой.

Вглядись в фанерки звёзд, в погосты-чащи.

Легко произнося: «Тридцать шестой...»,

Мы восхваляем мрак кровоточащий,

Тот, ножевой, жерёбый злобой взмах,

С которого начнутся все расчёты:

Смешав идею Господа и чёрта,

Чума свила гнездилища в умах...

Пока буржуев превращали в нищих

И тайная плелась интриг игра,

По приграничным росам

Танков днища

Ползли к воротам нашего двора.

Уже повержен Краков. Пал Париж.

О чём молчишь ты,

Каторжный дружище?

О чём с самим собою говоришь?

По проволоке ржавой

Одиноко

Скользит луна.

Свет камерный в окне.

90

О ней молчишь,

Теперь уж недалёкой,

В Прибужье сталью дышащей войне.

Тревожно так.

Тревожно мне. Тревожно.

Вдруг резко обернусь -

Глаза в глаза! -

Все та же всеготовность.

Вновь возможно,

Команду дав: «Вперёд!» -

Идти назад.

Когда энтузиазм бурлит, нет места

Для личного. Все объединены:

Клеймя «врагов народа», как известно,

Мы глушим мерзость

Собственной вины.

Да, да, да, да,

У нас все это просто.

Достаточно сказать:

«Тьма - свет. Свет - тьма»,

И светоч коллективного ума

Не отличишь от стадного уродства.

Вот только так,

Услужливо, уроды,

Вошли мы в тупиковый гололёд.

Лишь только так -

От имени народа

Народ себя

На плаху и ведёт.

Прикажут - бьём.

Заставят - возгордимся.

Притопнут - судим.

Совесть не в цене!

И вот идут уж по карагандинской,

По вечной по колымской целине.

Им несть числа. Шагают легионы...

А рядом - автоматы на ремне.

По всей - по всей земле приговорённой,

По той дальнесибирской стороне.

И гул призывов массовых

Неистов!

Гулаговцам-отцам не угадать,

Куда пойдут сыны-рецидивисты:

В разбой, в забой

Иль под плотину, в гать.

И лишь глава убийц пьянел от трона,

И зыркал, щурясь, в город и село.

И сонмы,

Миллионы похоронок

В страну

С востока, с запада

Мело...

91

ПРИСПЕЛО ВРЕМЯ МАРОДЁРУ...

В июле 2003 года Миша взял в дора-

ботку стихотворение «Бой отгремел...» и

написал посвящение: «Моим родимым

- Леночке с Вадимом». Запоздалая при-

знательность человеку, который никогда

об этом не узнает - он умер в 2001 году.

Не узнала об этом и второй адресат по-

священия, жена Вадима Лена Кожинова.

Связь наших семей порвалась.

Вадиму Валерьяновичу, его автори-

тету, личной заинтересованности Миша

обязан своим прорывом в литературу.

Он рассказывал, как вскоре после пере-

езда в Вологду был приглашён в гости в

Москву. Чтобы создать непринуждённую

обстановку в общении с бывшим лагер-

ником, Кожинов решил обставить это

«под спирт». На кухонном столе стояло

несколько поллитровых баночек, в кото-

рых были налиты в разном количестве

спирт или вода. Время от времени мужчины заходили, чтобы прихватить

очередную баночку, а Лена (единственная женщина!) бегала по кухне, ню-

хала оставшиеся и частично подменяла спирт водой.

Вадим достал гитару:

- У меня нет голоса, но я пою душой.

Миша протянул руку:

- Дай-ка я.

Провел по струнам, поправил настройку. Мастер чувствовался сразу:

- Ах, не одна ли дорожка во поле...

Да и ту прометёт добела.