Спелый дождь

И не надо ни доли, ни воли,

Кроме той, что ты, Русь, мне дала.

Напряжение «хрустнуло». Кожинов подхватил песню. Много было спето

в тот вечер, а эта осталась главной.

А вот как муж рассказывал об отъезде из Москвы. На вокзал шли с

кем-то вдвоём, конечно, пьяные, и в пути друг друга потеряли. Деньги

остались у приятеля, а где его искать? - может, уже под забором уснул

или милиция прихватила. Миша вышел на перрон, где уже стоял поезд

«Вологодские зори». Завтра с утра на работу. В отчаянии зашёл в вагон и

забрался на верхнюю полку.

Застучали колёса. Проводник пошёл проверять билеты...

- Я признался сразу, - вспоминал Миша. - Попросил: «Только не ссажи-

вайте меня. Выпишите штраф и довезите до Вологды». Проводник так и

сделал. Штраф пришёл на фабрику «Прогресс», Миша сразу его уплатил.

Время от времени Кожинов приезжал в Вологду, Мишу приглашали на

встречи. Как-то вологодские писатели сняли прогулочный теплоход и пое-

хали по Сухоне на родину Николая Рубцова - там должно было состояться

открытие памятника поэту. На палубе Сопин и Кожинов сидели вместе за

столиком, и кто-то сказал:

92

- Смотрите, два Кожинова.

По интересной случайности они были не только одного возраста, но и

похожи внешне.

Дома у нас Кожинов не бывал, но однажды попросил приютить на не-

сколько ночей незнакомого поэта, пока тот не найдёт постоянное жили-

ще. Наверное, подумали мы, такой же бедолага, как некогда Михаил... Мы

эту просьбу выполнили, но дружба не продолжилась - кажется, протеже в

Вологде не задержался. Даже имени не помню.

После журнальной подборки 1992 года в «Нашем современнике», где

было напечатано стихотворение «Бой глуше. Дальше...», Вадим Валерья-

нович позвонил в Вологду. Поздравил, и все повторял:

- Миша... Миша...

Создавалось впечатление, что он то ли задыхается, то ли плачет. (Миша

был растроган, растерялся, поделился со мной: «Я даже сначала подумал,

что он пьяный»).

Это стихотворение Кожинов цитировал в своих трудах и в телевизи-

онной передаче, а в одном из частных разговоров о Михаиле сказал: «Это

провидец».

Когда Миша, рассказывая по телефону о выходе очередного сборника,

признался, что поэтической биографией он обязан ему, Вадиму Валерья-

новичу, тот ответил:

- Жене скажи спасибо.

И все же, по крупному счёту, Кожинов о Сопине-поэте не написал. По-

чему? В личном разговоре объяснил это мистически:

- Я, Миша, боюсь о тебе писать, потому что всех, о ком я написал, уже

нет в живых.

Но мы с Михаилом думали, что есть тому более глубокая причина. Ко-

жинов сказал правду, когда в 1982 году на встрече в Доме литераторов в

Москве мне разъяснил:

- Я поэзией больше не занимаюсь. Перешёл к истории.

Он действительно не хотел больше заниматься современной поэзией,

но это ему не удавалось. Приходили такие, как мы, за помощью, и он не

мог отказать. Посильно содействовал. Но возможностей оставалось всё

меньше - и, похоже, сил тоже.

Через год после выхода сборника «Предвестный свет» в журнале «Мо-

сква» появи-лась рецензия его аспирантки Ларисы Барановой-Гонченко

«Это я пробиваюсь через поле судьбы...».

В последний раз Миша встречался с Вадимом Валерьяновичем в Во-

логде уже в разгар перестройки. Кожинов сказал:

- Принеси стихи. Я сам отнесу их Стасу Куняеву (редактору «Нашего

современника»).

Миша ответил, что в журнале уже есть несколько подборок, а дома, еще

раз обдумав ситуацию, решил, что нести ничего не надо. Видимо, у жур-

нала в то время уже были другие ориентиры.

- Не всё в моей власти. Но огорчаться не надо, - говорил Кожинов.

Имена не назывались, но полагаем, речь шла о тех, кто вырос на кожи-

новском авторитете и после смерти сделал его своим знаменем. «Приспело

время мародёру по душу смертную мою» - похоже, Кожинов применял эти

строчки и к себе...

Крупная и неоднозначная это была фигура - Вадим Кожинов. Миша

попытался сформулировать своё впечатление:

93

- Чем дальше он отходил от работы, достойной масштаба его личности,

тем больше поворачивался лицом к одиночеству.

Безусловно правильной Михаил считал позицию критика «не замечать»

в поэзии то, что ему не близко. Но если заметит «искорку», будет с этим

человеком работать.

Эту позицию Сопин перенял, когда ему выпало недолгое счастье об-

щаться с молодыми авторами в Интернете:

- Критика должна быть сестрой милосердия у постели тяжело больной

поэзии.

Готовя эту публикацию, я достала две подборки из «Нашего современни-

ка», за 1990 и 1992 год, и сначала хотела их объединить. Но вдруг поняла: не

складывается! Слишком много в жизни общества произошло за эти два года.

Изменилась и поэтическая интонация Михаила Сопина. Она стала жёстче,

живописность строф всё более сменялась графичностью. Почти уходила

присущая ему в ранний период распевность, а если и появлялась - скорее

как скоморошничество. Вместо лирической эйфории: «Без конвоя летят жу-

равли...» - «Исход мой ясен. Враг дал дёру. Приспело время мародёру...» .

Публикация 1992 года в журнале «Наш современник» была при жизни -

последней. Больше в центральной прессе муж не печатался.