Сперанский 5. Заговор

Я находился в комнате, которая была для меня и кабинетом, и комнатой отдыха, где можно и поработать, и продегустировать блюдо, наедине отчитать нерадивого сотрудника. Мое поведение, являющееся, по сути, проекцией менеджмента из будущего, первоначально вызывало шок у работников дворца. Но нет более приспосабливающегося существа, чем человек, приспособились и ко мне.

— Нет, не могу я так! Доем тебя, а вечером на тренировке дам чуть большую нагрузку, — сказал я, подвигая к себе необычайно вкусный десерт.

Императору точно понравится. Это и вкусно, и названо на немецкий манер. Не сказать, что я все блюда дегустирую. Если бы это делал, так никакие тренировки бы не помогли. Но проверить качество и вкус нового блюда считаю своей необходимостью. Я знаю, как это должно выглядеть и каким вкусом обладать, поэтому никогда не разрешаю готовить ко двору те яства, технологическая карта которых не отработана.

Наслаждение феерией вкуса прервал стук в дверь. Я не сразу ответил, так как с набитым ртом это делать нельзя. Я же аристократ, мать-перемать меня так, должен быть культурным и этически выдержанным, епт.

— Ну же, входите! — сказал я после некоторой паузы, когда прожевал последний кусок «Черного леса».

— Ваше превосходительство, его высокопревосходительство граф Безбородко поручил мне найти вас. Не будете ли вы столь любезны проследовать за мной, — выдал тираду вошедший в мой кабинет человек.

Набравшись решимости и сменив настрой с гротескового на серьезный, я направился на выход.

— Молодец, Степан, хорошо работаешь. Есть еще что сказать о канцлере? — шептал я почти на ухо лакею.

Не знаю достоверно, слушают ли меня, но лучше перестраховаться и не говорить громко.

— Нынче во дворце переполох, его величество пребывает в состоянии великого гнева. Пришли плохие вести, что именно, мне доподлинно мне неизвестно, — также шепотом доложил мне Степан Лукин, один из уже многочисленных моих людей во дворце.

Через десять минут я уже рассматривал Александра Андреевича Безбородко. Сказать бы ему, что канцлер продолжает жить лишь благодаря моему вмешательству. Вот бы он удивился, но вряд ли из этого вышло бы что-то полезное. Безбородко не из тех, кто будет верить в предсказания или какую еще мистическую ересь.

— Михаил, ты знаешь, что произошло? — без приветствия сходу спросил канцлер.

Я развел руками.

— Ха! Ты и что-то не знаешь? А я было посчитал, что сеть твоих осведомителей не уступает моей, — усмехнулся канцлер, а потом Александр Андреевич резко посерьезнел. — Ты думаешь, я не помню наши разговоры. — Миша, это же ты предполагал, что англичане не побоятся развязать войну. А я считал, что они в слишком сложном положении, чтобы усугублять.

Мне хотелось сказать, что крыса, загнанная в угол, в отчаянии способна броситься даже на заведомо сильнейшего хищника. Однако, будучи уверенным, что Безбородко крайне негативно отнесется к сравнению англичан с крысами, сдержался. Я понимал, что канцлер взял нейтральную позицию и в деле заговора, и относительно внешней политики России. Он явно не благоволит Франции, вместе с тем, опыта, политической зрелости и характера Александру Андреевичу хватает для того, чтобы не саботировать англофобскую политику императора.

Тот, кто в нынешних условиях прилюдно в обществе станет выгораживать и оправдывать Англию, — политический труп. И в таких условиях важно сохранить холодную голову, так как горячие сердца, пылающие праведным гневом, и глотки, орущие «доколе», «покарать англичан» будет избытком.

— Ваше высокопревосходительство, неужели вы хотите услышать мой совет? Это, безусловно, честь для меня, между тем, могу ли я советовать столь мудрому человеку, как вы? — спрашивал я.

— Михаил, изволь опускать витиеватость фраз. И на будущее, мнение иных нужно слышать. Зная мысли других людей, можно четко формулировать собственное видение, — канцлер поморщился, видимо, неважно себя чувствовал. — Говори уже, что думаешь!

Набрав полную грудь воздуха, я начал излагать свои мысли. Я считал, что России нельзя входить в клинч с Англией. Какими бы лаймы не были гадами, без них нынешняя европейская политика слабо представляется. Франция и без того будет усиливаться и становится матерым хищником. Не верю, что в итоге в клетке, под названием «Европа» не сложится такая ситуация, когда французский боевой петух, ну или пусть будет лев, не начнет драку с медведем.

Кроме того, можно наговорить столько всего и совершить такие поступки, которые не позволят в дальнейшем быть более гибкими. А политика — она должна гнуться, а не быть из стали. Главное, чтобы гнуться, а не ломаться.

Наполеон не друг. Вообще у России друзей нет, здесь бы высказать искрометную фразу про армию и флот, которые единственные союзники. Впрочем…

— У России не может быть союзников, как и постоянных врагов, у России могут быть лишь постоянные интересы [слова лорда Палмерстона в 1858 году относительно Великобритании], и у России есть только два союзника — ее армия и флот [слова императора Александра III], — соединил я два знаменитейших афоризма, английский и русский.