Сперанский 5. Заговор

Из этой дворовой массы выделился, чуть прихрамывая старичок, старающийся держаться молодцевато, вот только в семьдесят лет это сложно делать. Между тем, президент Адмиралтейств-коллегии Иван Логинович Голенищев-Кутузов не выглядел пресмыкающимся и сжимающимся в страхе перед императорским гневом. Он знал Павла Петровича еще совсем малым ребенком, имел с ним неплохие контакты. Если не ему, старому адмиралу, то кому же еще прикрыть грудью остальных придворных и начать говорить с государем?

Все знали, что плохо заканчивается стремление заговорить с императором первым, когда Павел в таком вот состоянии крайнего расстройства. Его прадед, Петр Великий, вымещал свою злобу активнее, в такие моменты, становясь в крайней степени агрессивным и своей венценосной тяжелой рукой, порой и ногой, бил придворных до потери зубов и сломанных ребер. Павел не выдался статями, так что избиение от этого монарха было бы скорее комичным.

Но что мог сделать Павел Петрович, так выгнать из числа придворных, объявить свою немилость и запретить появляться при дворе. Это пугало, наверное, больше, чем просто сломанные ребра и синяки под глазами. Голенищев-Кутузов не убоялся.

Вместе с тем, президент Адмиралтейств-коллегии был из тех служащих, кто почти никогда не ходил на службу. Все знали, что работу, и вполне неплохую, делает Григорий Григорьевич Кушелев, заместитель Голенищева-Кутузова. Но сегодня такие обстоятельства, что только глава коллегии мог докладывать.

— Ваше Императорское Величество, — с показным почтением, поклонившись даже глубже, чем это принято при дворе, обратился адмирал.

— А? Вы, господин адмирал? Как можно понимать то, что произошло? Русский флот опозорен! Срочно ко мне на суд этого труса, имени которого и произносить не буду, — кричал Павел, а высшее общество выдохнуло.

Не сослал Павел, не разжаловал, не оскорбил. Последнее было бы самым страшным. Получить оскорбления от императора мог каждый, но защитить свою честь, нельзя в таких случаях никому. Ну не вызывать же государя на дуэль!

— Что мы имеем на Балтике? — уже несколько менее эмоционально, даже с нотками делового тона, спросил Павел Петрович.

Будь иные обстоятельства, так адмирал смолчал бы, попросил государя об аудиенции. Докладывать о состоянии флота на Балтике прилюдно — это все равно, что разослать подробные доклады сразу же в министерства иностранных дел других стран. Но отказывать императору, когда он только-только стал чуточку адекватнее? Себе дороже. Иван Логинович уже пожил свое, но и ему не хотелось умирать в бесчестие.

— На данный момент, без учета кораблей, оправленных к берегам Дании, наш флот на Балтике обладает шестнадцатью линейными кораблями семьюдесятью фрегатами и еще сто два разных вспомогательных кораблей. Из линейных кораблей, которые могут скоро войти в строй, это Исидор и по весне со стапелей сойдет новейший 74-пушечный корабль линии «Москва», — гордо завершил свой короткий доклад Голенищев-Кутузов.

— Что по экипажам? Кораблей у нас может быть сильно больше! Датские корабли стоят в Пруссии, — вновь, казалось, что успокаивающийся император, начал кричать.

— Я подавал вашему величеству записку о том, что был ускоренный выпуск гардемаринских рот с получением при зачислении на корабли чина мичманов. Еще выписаны из Архангельска иные офицеры и матросы. Мобилизованы матросы и офицеры, работающие на верфях. На комплектование пяти линейных кораблей должно хватить, — с уверенностью в голосе сказал Голенищев-Кутузов.

— Вызывайте отставников. Это же надо, подали они в отставку с моим восшествием! Всем амнистия, кто не замешан в злостных преступлениях. Комплектуйте. А я вызвал уже адмирала Ушакова. Если он столь опытен и удачлив, пусть берет командование! — сказал Павел, подошел ближе к все еще замершей толпе, игнорируя Голенищева-Кутузова.

Медленно, заведя руки за спину, но неестественно для своего невысокого роста, делая большие шаги, Павел Петрович стал расхаживать вдоль толпы придворных.

— А вот и вы тут, господин канцлер! — злорадно, протяжно, сказал государь. — Пруссия оповещена?

— Да, ваше величество. В три креста отправил фельдъегеря, следом отбывает уже сегодня Николай Петрович Румянцев. Он уже должен выехать из Петербурга, — спешно докладывал Безбородко. — Мы договоримся с Пруссией, чтобы датские корабли оставались в их портах, а наши матросы и офицеры прибывали.

— Вы бледны! — заметил император и вновь стал расхаживать взад-вперед.

— Где же Аннушка? — послышались шепотки в толпе, но государь, то ли не услышал, то ли сделал вид, что не услышал. — Пусть бы успокоила.

— Господин канцлер, проследуйте за мной! — через минуты две молчания, сказал государь и спешно, будто убегал от кого-то, направился прочь из приемного зала.