Спецназ Берии. Первый бой

Все опять смеются. А Гудзенко продолжает:

– Сам Эмиль отстрелялся, естественно, на отлично. Спускается, довольный такой, в раздевалку, а я там уже гимнастёрку примеряю. У него так челюсть и отвисла. «Серебряные ложечки, – говорю, – при мне можно оставлять на столе, но номерки от вешалки – ни-ни…» Доктор ещё больше близоруким, чем я, оказался. Такое притупление бдительности, когда враг хитёр и коварен.

Хохот стоит уже на всю казарму.

– А ты не заливаешь, часом, Семён? – спрашивает кто-то, давясь от смеха.

– Можете у Кардина спросить. Всё так и было.

– А это не тот ли Кардин, что в первом батальоне?

– Точно, он!

– Да, знатный воин!

Война шла полным ходом. С конца сентября 1941 года ожесточённые бои развернулись в 300 километрах от Москвы. Линия фронта проходила через смоленские Ярцево и Ельню и далее – на юг по руслу Десны.

Но ситуация очень быстро менялась. Со стороны Брянска Гудериан танковыми боевыми частями инициативно начал осуществление гитлеровского плана «Тайфун». Обстановка на фронтах не могла не сказываться на моральном климате в бригаде.

– Как же так! – бил кулаком по столу Семён Гудзенко. В двадцатых числах сентября он узнал, что немцы вошли и в его родной Киев.

Немного успокоившись и уже обращаясь к политруку роты Михаилу Егорцеву, он говорил:

– Вот нам каждый день твердят: «Помните: вы бойцы Красной армии!» Но ведь бойцы – это те, кто ходит в атаки, стреляет. А мы вот уже второй месяц или изучаем уставы, или маршируем на плацу. А ночью, как прозвучит сирена, втискиваемся в щели.

Егорцев был в звании сержанта госбезопасности, что в переводе на армейское звание соответствовало лейтенанту. И звание, и должность обязывали его проводить с личным составом разъяснительную работу, но в данной ситуации он даже не пытался спорить.

– Согласен с тобой, Семён. Воевать надо. Надеюсь, в ближайшее время командование ответит на наши с тобой чаяния. А нет, так я подскажу.

7 октября бригаде было приказано сформировать отряд подрывников для минирования важных объектов и сооружений государственного и оборонного значения в Москве и на подступах к ней. Это была первая серьёзная работа. Хотя от самой специфики работы ни сапёры, ни те, кто остался в расположении тренировочной базы, восторга не испытывали. Такое решение могло означать только одно: Москва близка к сдаче.

Минирование объектов началось 8 октября, то есть буквально на следующие сутки. Поскольку приказ исходил от самого высшего руководства, необходимое количество боеприпасов выделили в течение 24 часов. А это десятки тонн взрывчатки. Были заминированы главные железнодорожные вокзалы, объекты оборонной промышленности, правительственные здания, станции метрополитена, стадионы «Динамо» и «Сталинец», гостиницы «Националь» и «Метрополь», некоторые жилые строения.

Для минирования объектов, подпадавших под категорию памятников культуры, представляющих историческую ценность, таких как Дом союзов, Большой театр, Дом Пашкова и даже некоторые помещения Кремля, использовались телефугасы, позволявшие производить отложенные взрывы.

Также минированию подверглись несколько правительственных дач под Москвой. Но, как ни странно, дачи Сталина в этом списке не было.

Сапёры трудились круглые сутки не покладая рук. Даже при таких темпах весь объём запланированных работ был выполнен только к 20 ноября.

Время от времени Евгению приходили письма от Тони. В них она сообщала о положении в Москве. Для него и для его товарищей это была ценная информация. «Воздушные тревоги каждый день, – писала подруга. – Мы с мамой и сестрёнкой сначала бегали в бомбоубежище, а потом стали прятаться в метро «Павелецкая», которое ещё продолжает строиться. Спускаться вглубь приходится по деревянным ступенькам. Их около 200 или даже 300, не считала. В тоннелях деревянные настилы, находим местечко и лежим, прижавшись друг к другу».

«У некоторых элементарно не выдерживают нервы. Вчера на моих глазах арестовали человека. Вошёл в трамвай мужчина, с виду из рабочих, чуть выпивший. Покупая билет, сказал кондукторше, что вот, мол, кричали: «Шапками закидаем», а теперь драпаем! К нему тут же подошли двое в штатском и начали задавать вопросы. Мужчина было отмахнулся, но один из штатских грозно сказал: «Пройдёмте, гражданин!» Потом дёрнул за верёвку, и трамвай остановился. Рабочий начал посылать их чуть ли не матом. Тогда штатские сунули ему под нос красную корочку, мужчина сразу обмяк и покорно сошёл с ними. Свистнули в милицейский свисток, и к ним тут же подбежал милиционер. А трамвай пошёл дальше, и все в трамвае молчали и не глядели друг на друга…»

«Заметила, до войны у нас во дворе было немало полных мужчин и женщин, а сейчас все стали поджарыми. Пиво в ларьках исчезло. Продукты по карточкам. Не до жиру».

Женя знал от сестры, что продовольственные карточки были четырёх категорий. Самыми весомыми были «рабочие», чуть поскромнее – «служащие», самые, можно сказать, тощие – «иждивенческие» и, наконец, «детские» – с талонами на молоко и другое детское питание.