Спецназ Берии. Первый бой

Он рассказал, как на границе, в Карелии, в начале войны он с группой бойцов выдержал бой с вражеским подразделением. Потом вдвоём с фельдшером они прикрывали отход своей группы. Немцы окружили его товарища и потребовали сдаться. Но тот крикнул: «Чекисты не сдаются!» – и ответил гитлеровцам яростным огнём.

После гибели фельдшера Николай Руденко продолжал отбиваться в одиночку. Он плохо помнил, что случилось дальше. Но только когда пограничники подобрали потерявшего сознание политрука, на его теле насчитали семнадцать ран! Через три-четыре месяца Руденко снова был в строю.

Рассказ Николая Матвеевича глубоко запал в душу бойцам. Предсмертные слова его друга-героя «Чекисты не сдаются!» моментально сделались крылатыми. Их потом не раз повторяли омсбоновцы, насмерть дравшиеся с врагом.

Зеленоград

В начале сентября омсбоновцев из летних лагерей перебросили на приспособленные для зимнего проживания объекты Московской области. Ими стали детский городок близ Пушкина, дом отдыха «Московский артельщик» на станции Зеленоградская и дом отдыха «Парижская коммуна» в Болшеве.

Батальон, в котором служил Ануфриев, попал в Зеленоград.

– Курорт! – воскликнул кто-то из сослуживцев, оценив новые условия проживания.

Но первое впечатление оказалось обманчивым, и вскоре этот «курорт» повернулся к бойцам одним местом. Отопление было очень плохое, поэтому спать приходилось в шинелях. От ночного холода спасали разговоры.

– Семён, трави давай, – обращаясь к Гудзенко, говорил кто-то из темноты. – Не спится.

Семён никогда не артачился. Если просили почитать стихи, читал не просто с удовольствием, а с упоением и присущим ему темпераментом. Если говорили «трави», значит, просили рассказать историю из жизни или байку, которых у него было множество.

– А вот вы знаете, например, ребята, как мы в бригаду поступали? – немного поразмыслив, начинал Семён.

– Нет, – чуть ли не хором отвечали бойцы.

– О, это, я вам скажу, история так история! Похлеще любого детектива. В общем, слушайте. – Все устраивались поудобнее и приготавливались слушать. – Пришли, значит, мы на стадион. Я, Серёжка Чернов, Эмиль Кардин и Толик Юдин. Не торопимся. Пристроились на травке, ждём. Я посмотрел на них. «Да, – говорю, – хлопцы, дела у нас – швах. Верные шансы только у Сержика. Остальные с дефектами». Тут Эмилька начал говорить что-то про своё отменное здоровье. Я ему: «Знаешь, баки врачам будешь забивать! А нам не надо». В общем, говорю, хлопцы, спасти нас может только взаимовыручка. Главное – не робеть! Врать, не стесняясь. Все согласились. Опасность номер один, говорю, – Толин глаз. Толик на один глаз слеповат был – последствия травмы. «Беру на себя!» – отозвался Эмиль. Смотрю, Толя кивает. Значит, принято! Ладно, говорю, будешь ему подсказывать. А мы уж как-нибудь выкрутимся. А там, вы же помните, главное, заветный номерок получить. Получил – значит, годен. Не получил – привет родителям.

Стоим перед кабинетом, ребят слегка потряхивает. Врач выглянул: «Ну, чего встали? Заходите!» – «Что, все?» – «Все, все…» Сам холёный такой, из-под халата новенькие сапоги гармошкой. Вошли. Тут уж, что скрывать, и меня колотить начало. Ладно, думаю, авось прорвёмся, где наша не пропадала. А врач видит наше состояние и давай подначивать: «Богатыри. Побочные дети Новака, внуки Поддубного». «Ну всё, погорели», – говорю я своим. «Ты чего там бормочешь?» – прицепился ко мне врач. Я делаю вид, что не слышу. «Так, – говорит, – а ну, снимайте-ка рубашки!» Как мы их снимали, это надо было видеть: руки трясутся, половина пуговиц отлетела. А врач встал напротив Чернова, посмотрел на него внимательно и говорит: «Тебе здесь вообще делать нечего». Это Серёжке-то, единственному среди нас спортсмену! «Да, – говорит, – знаю: штангист, спринтер, тяжелоатлет. Но не трудись. Дверь открывается на себя». Мы так и обалдели. Стоим, переглядываемся. Серёжка голову опустил – и на выход. «А ты чего щуришься?» – напал он опять на меня. Ну, тут я не выдержал: «От блеска ваших сапог», – говорю. «Так ты ещё и хохмач! Ну-ну… Я заметил, что хохмачи обычно страдают близорукостью. Вот мы сейчас и проверим. Давайте-ка все к окну!» А сам встал у двери, на которой лист с буквами разной величины. «Это что за буква? – спрашивает. – Эта… эта…» А я что, зоркий сокол? Ну и завалился, естественно. «Ясно, – говорит. – Вместе с вашим другом штангистом будете ковать победу в тылу». И взялся за Толика. Э, нет, думаю, не на того попал. И пока он Толю пытал, я у него со стола номерок-то и увёл.

Бойцы смеются, уж больно рассказ Гудзенко забавен своей непосредственностью.

– Так на что ж ты рассчитывал, Семён? С плохим-то зрением много не навоюешь.

– А очки на что? Это мой оптический прицел. Да к тому же пулемёт не винтовка, знай шмаляй по движущимся целям.

– Ну, а остальные-то как? – подзадоривают рассказчика бойцы.

– Ну вот, я же и говорю. После того как я вышел, эскулап принялся за Толю. Когда проверялся больной глаз, Эмиль ему подсказывал, и всё вроде шло гладко. Но стоило Кардину отойти, как Толян засыпался на здоровом.