Спецназ Берии. Первый бой

К вечеру обещанная Семёном песня была готова. Вернувшись в казарму, авторы исполнили её сначала в роте, а потом на бис всем желающим. Чуть ли не полночи бойцы переписывали друг у друга текст песни. Наутро, идя на завтрак, уже весь строй пел знаменитую в то время «Бригантину», но с другими, самыми что ни на есть актуальными словами:

Звери рвутся к городу родному,
Самолёты кружатся в ночи,
Но врага за каждым домом
Встретят пулей патриоты-москвичи.
Мы за всё сполна ответим гадам,
Отомстим за наши города.
Нет патронов – бей прикладом,
Чтоб от гада не осталось и следа!
Наша слава вспоена веками,
В песнях слава воина жива.
На последний бой с врагами
Поднимается рабочая Москва.

После каждого куплета следовал припев:

Слышен гул орудий отдалённый,
Самолёты кружатся в ночи.
Шаг чеканят батальоны.
В бой за красную столицу, москвичи!

С этой песней омсбоновцы стали каждый день ходить на обед и патрулировать улицы Москвы. Прохожие оборачивались, их хмурые лица светлели, выражая надежду. Именно такого оптимистического настроя больше всего и не хватало жителям осаждённого города.

20 октября в столице было объявлено осадное положение. На основании постановления ГКО № 813 под запрет ставилось всякое уличное движение с полуночи до пяти утра. Нарушителей предписывалось немедленно привлекать к суду военного трибунала, а «провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».

Так что, помимо задач по минированию и обороне столицы, омсбоновцам добавилась ещё одна – патрулирование улиц, в процессе которого приходилось проверять у граждан документы. От этой процедуры большинство патрульных испытывали двоякие чувства.

– Конечно, – говорил Гудзенко, – отрадно чувствовать себя стражем города, но иногда неловко становится перед москвичами. Остановишь прохожего, проверишь документы, а он, оказывается, рабочий, спешит на смену.

– Но ведь Москва на осадном положении! – напоминал ему во время таких дискуссий военврач Илья Давыдов. – Бдительность необходима. Любой из этих граждан может оказаться шпионом.

Гудзенко не возражал: ему было известно о фактах задержания патрулями нескольких сомнительных лиц, поэтому приходилось и присматриваться к прохожим, и реагировать на обращения бдительных граждан. Но всё-таки главное он видел в том, чтобы своим присутствием не давать москвичам падать духом. В этом, по мнению Гудзенко, состояла чуть ли не основная задача военного оборонительного ядра столицы, каким в те дни стал ОМСБОН.

Обычно в состав патруля входили шесть человек. Если днём патрульные проверяли документы, задерживали нарушителей и просто следили за порядком, то ночью контролировали соблюдение режима комендантского часа и светомаскировки. Любое окно, из которого пробивался свет, в случае воздушного налёта могло привлечь внимание врага, и тогда объяснять что-то кому-то было бы уже поздно. У патрульных имелся приказ стрелять по таким окнам.

Ануфриеву были особенно интересны ночные патрулирования, когда он попадал в одну команду с Аверкиным. Как выяснилось, у них была общая страсть – охота. Обычно они шли позади ребят и вели разговоры на эту тему. Она была поистине неисчерпаемой. И надо отдать должное, в вопросах охоты Володя был подкован основательно, поэтому Женя чаще слушал, чем говорил.

– Вот, например, обыкновенный лесной кулик. Что ты о нём знаешь? – хитро прищурясь, спрашивал Аверкин.

– Ну, птица как птица, маленькая такая, неприметная, с длинным клювом. Вальдшнепом ещё зовут. Охотятся на неё весной на тяге или осенью на высыпках. Ну и всё, вроде. Что ещё сказать?

– А ты замечал, как она летает? – Евгений пожал плечами. – А она, между прочим, может пролетать сквозь кусты, не задевая их. Благодаря своему уникальному зрению. А во время опасности – при наводнении, пожаре или приближении хищника – самка хватает из гнезда самого старшего птенца и переносит в безопасное место. Возвращается, берёт следующего по силе. И так таскает, сколько успеет. Но самое главное – это единственная птица на свете, которая умеет накладывать гипс!

– Это как?

– А вот так. Она может залечить сломанную ногу другой птице. Сначала пёрышко, потом глину, палочки всякие и так далее. Может накладывать на грудь, на крыло, даже на глаз!

Сколько нового для себя узнал Евгений из этих бесед. «Эх, кончится война, куплю хорошее ружьишко, заведу собаку, какого-нибудь пойнтера, сеттера, а может, и лайку, и только меня и видели дома, – мечтал Ануфриев. – Глядишь, и с Володей ещё поохотимся. Лишь бы живыми выйти из всей этой заварухи».