Вечером накануне праздника бойцы второго батальона, базирующегося в Литературном институте, собрались у репродукторов. Во всех комнатах и коридорах здания, где висели динамики, установилась тишина. Трансляцию торжественного заседания слушали очень внимательно. Слышимость была такая, будто оно проходило совсем рядом.
Доклад Сталина был недолгим, но содержательным. Начав с того, что вместо традиционного подведения итогов года, прошедшего с прошлой годовщины революции, приходится говорить о тяжёлых итогах первых месяцев войны, он быстро перешёл к анализу ситуации в стране и на фронтах. Говорил о провале «молниеносной войны» и о причинах временных неудач Красной армии, о том, что представляет собой немецкий национал-социализм, и о том, что никаких переговоров или соглашений с ним не может быть, а главное, о том, что наша победа в этой войне неминуема.
Поздней ночью, несмотря на воздушную тревогу, батальон не ушёл в убежище. Бойцы и командиры чистили оружие, приводили в порядок обмундирование.
Аверкин с Ануфриевым сидели на соседних табуретах, один натирал пряжку на ремне, другой – пуговицы.
– Жень, а ты Сталина видел? – поинтересовался бывший деревенский паренёк.
– Видел. Правда, издалека.
– Расскажи.
– Да особо и рассказывать-то нечего. Во время первомайской демонстрации на Красной площади, в 1940-м. Он стоял на трибуне Мавзолея, как сейчас помню, в пальто типа шинели и своей обычной фуражке. Сначала прошли парадные расчёты, а в конце – колонны трудящихся. Я шёл в колонне своего района. Сталин улыбался, время от времени помахивал рукой.
– Надо же, повезло тебе. У меня самая заветная мечта – увидеть его хоть краешком глаза. Вот сижу и думаю, неужели завтра получится… Даже не верится.
– Всё может быть. Но ты особо не обольщайся. Если пойдёшь по левому флангу, и сам Мавзолей можешь не увидеть, не то что Сталина. Да и смотреть-то недосуг, ты ж не на прогулке будешь.
– Понимаю. Но всё-таки…
– Ладно, поживём – увидим. Ещё бы с погодой повезло. Вишь, чего на улице творится.
Погода и вправду разбушевалась не на шутку. Завывал ветер, оконные стекла царапала снежная круговерть.
В третьем часу неожиданно раздалась команда «Отбой!».
Кто-то попытался возмутиться:
– А как же парад?
– Всем спать! Парада не будет.
Вот те на! Бойцы, разочарованные, разошлись по своим местам. Больше всех, судя по виду, был расстроен Аверкин. Рухнула его мечта, и неизвестно теперь, когда исполнится, да и исполнится ли вообще.
Но часа через три казарму вновь огласил зычный голос дневального:
– Подъём!
Поправляя ремни на шинелях, бойцы строились и чуть слышно переговаривались:
– Может, на парад?
– Сказали же: отменён!
Едва забрезжил бледный рассвет, строй омсбоновцев от здания Литературного института двинулся к Пушкинской площади. Затем прошёл к Петровским воротам, а дальше по Петровке вниз к Большому театру. Здесь к батальону присоединился парадный расчёт первого бригадного полка, расквартированного в Доме союзов, а со Старой площади подошёл батальон 9-го полка 2-й дивизии внутренних войск НКВД. Сводный полк был в сборе. Теперь он состоял из трёх батальонов по четыре роты в каждом.
Колонна начала движение в направлении Красной площади, куда тянулись и другие расчёты – пехотные, кавалерийские, тачанки, полуторки с прицепленными к ним артиллерийскими орудиями. Где-то позади слышался гул танковых моторов.
Несмотря на раннее утро, на тротуарах уже скопился народ – старики, женщины, школьники. Никто не говорил им о параде, но многие москвичи этой ночью не ложились. Большинство пришли прямо из бомбоубежищ. При виде такого количества войск они ликовали, плакали от радости, махали руками, приветствуя своих защитников.
Снег шёл не переставая. Его постоянно приходилось смахивать с лица, а особенно протирать глаза, чтобы хоть как-то различать впереди идущих.
– Погодка – как на заказ, – комментировал происходящее шедший рядом с Ануфриевым Бриман. – «Мессеры» точно не сунутся.
Участники сводного полка были проинструктированы, что в случае удара противника с воздуха ни один боец во время прохождения по Красной площади не имеет права покинуть строй.
У Исторического музея сделали остановку. Обходя шеренги, комиссар полка Сергей Трофимович Стехов, которого бойцы за глаза называли «наш майор», не преминул напомнить подчинённым о важности возложенной на них задачи. Голос его звучал взволнованно, но свою мысль он, как всегда, выражал ясно и чётко:
– Товарищи, вы все прекрасно понимаете, какая высокая честь выпала нам сегодня. Это честь представлять на праздничном параде не только нашу бригаду, не только войска НКВД, но и всю сражающуюся Красную армию! Сегодня с нами в строю незримо пройдут и те, кто в это самое время, не щадя своих жизней, бьёт врага на всех рубежах и направлениях нашей необъятной Отчизны. Я бы хотел, чтобы каждый из вас проникся этим фактом и тем высоким доверием, которое всем нам оказано.
«Лучше не скажешь, – подумал Евгений. – Всё в точку! Комиссар умеет подбирать нужные слова, которые волей-неволей западают в самое сердце. Молодец он, этот Стехов!»