В машине было тепло и уютно, вентилятор с негромким шуршанием гнал в салон горячий воздух. Никуда не торопясь, Александр Борисович вытряхнул из пачки сигарету и вдавил кнопку прикуривателя, а когда тот с негромким щелчком выскочил обратно, прижал кончик сигареты к рдеющему красновато-оранжевым огоньком кружку нагревательного элемента. По салону, клубясь, поплыл табачный дым, его синеватые космы, извиваясь, льнули к холодному ветровому стеклу, и полковник поймал себя на том, что мысли его движутся так же лениво и прихотливо-извилисто, как они. В этом не было ничего странного: сегодня ему удалось поспать не больше двух, от силы двух с половиной часов, да и то не дома, в постели, а на неудобном диванчике в служебном кабинете, и он с самого утра чувствовал себя вареным. Возраст, подумал он, слегка осоловелым взглядом следя за извивами дымной струйки, что поднималась с кончика сигареты. Надо же, как быстро все проходит! Кажется, еще вчера был полон сил и энергии, мог не спать по три ночи кряду и после этого еще за девками ухлестывать. И, что характерно, был уверен, что это нормально, что так будет всегда. И вдруг – все, баста, отплясал мальчик. И плешь на макушке тут как тут, и вот, пожалуйста – не выспался. В общем, старость не за горами, а ты, как был полковником три года назад, так и сейчас полковник… Ну, ничего, сказал он себе, – еще не вечер. Мы еще поглядим, чья возьмет!
Перекосившись набок, он выкопал из кармана мобильный телефон и сделал звонок. Ждать ответа пришлось довольно долго: человек, которому он звонил, вечно был ужасно занят, а когда не был, считал своим долгом для поддержания репутации хотя бы делать вид, что у него нет ни единой свободной минутки.
Наконец, этот деятель соизволил взять трубку. Судя по тону, которым он не столько произнес, сколько рявкнул: «Да!» – посмотреть на дисплей телефона, чтобы узнать, кто отвлекает его от важных дел, он, как обычно, не удосужился.
– Привет, это я, – весело и дружелюбно сказал в трубку полковник Томилин.
Последовала короткая пауза, по истечении которой голос собеседника зазвучал уже совсем по-другому.
– A, – произнес он осторожно, – привет, привет. Что случилось?
Это уже было через край.
– На Кремль упал метеорит весом в полторы тонны, – сообщил Александр Борисович. – Все в лепешку, в стране объявлено военное положение, а ты спрашиваешь, что случилось. Конец света проспал, светило журналистики!
– Ох, прости, – спохватилось «светило», – совсем закрутился. Ты где?
– В Караганде, – не удержался от штампованной остроты полковник. – Давно на месте. Давай, выдвигайся. Встречаемся через десять минут.
Он прервал соединение, не дожидаясь ответной реплики, чтобы лишний раз напомнить собеседнику, кто тут отдает приказы. На самом-то деле такое напоминание вовсе не было лишним: этот тип все время норовил забыться и начинал корчить из себя шишку на ровном месте. Кое-что Томилин ему снисходительно прощал – например, это дерзкое обращение на «ты», как будто они были друзья-приятели, – а кое-какие поползновения приходилось пресекать в зародыше, дабы потом не пришлось прибегнуть к более жестким мерам для восстановления статус-кво.
С неудовольствием предвкушая прогулку по метели, по щиколотку в перемешанном с солью снегу, Александр Борисович заглушил двигатель, надел шапку, застегнул все, что можно застегнуть, и открыл дверцу. Ветер бросил в лицо пригоршню снега; Томилин отплатил ему сторицей, выбросив в метель дымящийся окурок, и, наконец, вышел из машины.
Прямо перед ним сквозь похожую на декорацию детского новогоднего утренника кисею крупных, как клочья ваты, снежных хлопьев едва виднелась тускло сияющая строчками освещенных окон кубическая громада здания Останкинского телецентра. Заперев машину, полковник двинулся туда, оскальзываясь в рыхлом снегу. Немедленно выяснилось, что его прогноз был чересчур оптимистичным: снега навалило уже не по щиколотку, а гораздо выше. По стоянке, посверкивая оранжевым проблесковым маячком и рокоча дизельным мотором, катался взад-вперед миниатюрный снегоочиститель – точнее говоря, фронтальный погрузчик, который, сгребая снег ковшом, сваливал его в кучу на погребенном под сугробами газоне.
В тамбуре, где из вентиляционных решеток с негромким гудением изливались тугие струи горячего воздуха, а под ногами противно хлюпала коричневая снеговая кашица, Александр Борисович, как мог, стряхнул с одежды снег и вступил в ярко освещенный вестибюль. Предъявив охраннику пропуск, он миновал турникет и, оставив в гардеробе покрытое капельками талой воды пальто, направился прямиком в буфет.