Спецназовец. Шальная пуля

Он изложил Томилину свои соображения, и тогда тот, снисходительно улыбаясь, протянул ему маленький, размером с булавочную головку, микрофон на тонком проводе. На другом конце провода болтался миниатюрный штекер; Томилин показал, куда его вставлять, и предложил повторить эксперимент. С микрофоном, укрепленным на лацкане пиджака, запись получилась такая, что не придерешься: четкая, внятная, вполне разборчивая, хоть ты прямо с ходу, без обработки, запускай ее в эфир.

Все предварительные приготовления были проделаны загодя, еще перед уходом на работу. Микрофон, как птичье яйцо в уютном гнездышке, спрятался в узле галстука, замаскированный тем же галстуком провод спускался по груди на живот и нырял в висящий на поясе чехол с диктофоном. Батарея была полностью заряжена, память тщательно очищена, чтобы ни одно произнесенное ДТШ слово не было утрачено из-за ее недостатка.

В коридоре перед приемной Антонова он на секунду задержался, чтобы, отведя в сторону полу пиджака, сделать вид, будто поправляет ремень. Большой палец тронул кнопку включения диктофона; оправив пиджак, Игорь Геннадьевич вступил в просторную приемную и был незамедлительно препровожден в кабинет Виктора Савельевича – несомненно, для экзекуции, ибо секретарша держалась так, словно аршин проглотила, и разговаривала с ним отрывисто, через силу, даже ни разу не удостоив его взглядом.

Дорогой Товарищ Шеф тоже был, мягко говоря, неприветлив.

– Я жду объяснений, – ледяным тоном объявил он, не предложив подчиненному сесть.

Игорю Геннадьевичу в связи с этим вспомнилось, что такой прием он получает в этом кабинете уже второй раз подряд. А раньше, бывало, они подолгу беседовали с ДТШ, попивая чаек из хрустальных стаканов в массивных подстаканниках черненого серебра. Впрочем, этим чайком Асташов уже был сыт по горло, как и благосклонностью шефа, в которой было слишком много от того, как хозяин обращается с верным псом. Почему бы не почесать беднягу за ухом и не угостить сахарной косточкой, если он исправно несет службу? За один стол он с тобой все равно не сядет – рылом не вышел…

Голосовые связки сами собой настроились на льстивый, заискивающий тенорок, но Асташов вовремя спохватился, вспомнив совет Томилина держаться нагло. Терять ему было нечего, и он, обмирая, как перед прыжком в воду с десятиметрового трамплина, с металлическим холодком в голосе надменно осведомился:

– По поводу?..

Во взгляде, который бросил на него Виктор Савельевич, сквозила настороженная заинтересованность.

– По поводу твоей безобразной выходки на коллегии, – сказал он.

– Вы имеете в виду мое выступление? – все так же надменно уточнил Асташов.

– Это, по-твоему, выступление? Ты бы еще снял штаны и с трибуны показал министру голое гузно! Какая муха тебя укусила? Впрочем, это уже беспредметный разговор. Скажешь что-нибудь напоследок?

– Я уже все сказал, – заявил Игорь Геннадьевич. Происходящее напоминало страшный сон, стандартный кошмар номенклатурной единицы, и он держался из последних сил, да и то лишь потому, что знал, ради чего рискует. – Вы не хуже меня знаете, что в моем выступлении не было ни слова неправды. Я даже не сгустил краски – скорее, наоборот. И я намеренно не называл ничьих имен, хотя они мне отлично известны. Где-то надо провести черту, Виктор Савельевич, иначе все это плохо кончится. Речь идет о человеческих жизнях, и я считаю, что продолжать прятать голову в песок просто-напросто преступно. Вы ведь тоже летаете самолетами! Подумайте хотя бы о себе, если не хотите думать о других. VIP-залы защищены ничуть не лучше, чем остальные помещения, и, входя в аэропорт, каждый из нас подвергается смертельному риску.

– Я вижу, тебя еще не отпустило, – констатировал ДТШ. – Ты, часом, кокаинчиком на работе не балуешься? Ладно, достаточно впустую сотрясать воздух. Вот тебе бумага, ручка, садись и пиши.

– Что писать?

– Вторую часть своей обличительной речи. Заявление об уходе, болван! По собственному желанию! Завтра утром получишь расчет, и чтоб духа твоего здесь не было!

– С какого это перепуга? – игнорируя предложение сесть, изумился Асташов. Каждая клеточка его тела трепетала от мощного адреналинового выброса, челюсти сами собой сжимались после каждого слова, и он поневоле говорил сквозь зубы – не говорил, а цедил, как будто преодолевая неимоверное отвращение к собеседнику. – Что значит – по собственному желанию? Я такого желания не испытываю. Наоборот, я полон сил и стремления работать на благо общества.

– Чего? – презрительно скривился начальник управления. – Какого еще общества? Ты что, всерьез думаешь, что сможешь здесь работать после того, что натворил?

– Смогу, и весьма плодотворно. Вы должны согласиться, что высказанные мной критические замечания носят конструктивный характер. И у меня есть конкретные предложения…