Спецназовец. Шальная пуля

– Засунь их себе в ж…!!! – не дав ему договорить, раненым быком взревел Антонов. – Поделишься ими с бомжами на помойке! Не хочешь уйти сам, добром, обойдемся без твоего заявления. Выкину, как паршивого пса, к чертовой матери, к свиньям собачьим в стойло! Предложения у него! Реформатор выискался на мою голову! Ублюдок! Сучий потрох! Сгною! Побегаешь ты у меня с волчьим билетом, узнаешь, почем нынче фунт лиха! Все, пошел вон, мне работать надо.

– Я все-таки хотел бы уточнить некоторые моменты, – упрямо наклонив голову, продолжал лезть на рожон пустившийся во все тяжкие Асташов. При этом он как бы смотрел на себя со стороны и поражался: господи, да неужто это и впрямь я?! Вот дела-то, кто бы мог подумать!..

– Какие еще, в ж…, моменты? – устало и пренебрежительно произнес ДТШ.

– Я так понял, что вы намерены уволить меня, потому что вам не понравилось мое выступление на коллегии…

– Экстремистская выходка, – уточнил Антонов. – Форменный дебош.

– Это ваше мнение, – заметил Игорь Геннадьевич. – И подписать приказ о моем увольнении – ваше право. А я, в свою очередь, имею право оспорить ваше решение в судебном порядке.

– На здоровье, – отмахнулся Антонов. – Совсем свихнулся, – неизвестно кому пожаловался он.

– А за что, собственно, вы намерены меня уволить? С какой формулировкой?

– Не волнуйся, формулировку подыщем такую, что тебя с ней грузчиком на овощной склад не примут. Раздавлю, как червяка, чтоб другим неповадно было!

– Спасибо, – сказал Асташов. – Вот теперь мне все ясно. Можете не трудиться, «чтоб другим неповадно было» – отличная формулировка. Исчерпывающая, я бы сказал. – Он заставил себя улыбнуться, чувствуя, что вместо улыбки у него получается волчий оскал. Впрочем, это тоже было кстати. Момент истины настал, и Игорь Геннадьевич неожиданно осознал, что страх улетучился, а на смену ему пришло какое-то холодное, лютое наслаждение. Медленно, как герой вестерна, тянущийся к кобуре с верным кольтом, он сдвинул назад полу пиджака и так же медленно, растягивая удовольствие, вынул из чехла диктофон. – А этого ты не нюхал?! – дословно цитируя Томилина, с торжеством воскликнул он, не забыв своевременно остановить запись. – Давай, зови эту б…дь из приемной, диктуй свой вонючий приказ! Ты у меня в зале суда сожрешь его всухомятку вместе с этой записью!

– Ты меня этой фальшивкой не пугай… – грозно начал заметно полинявший при виде его предусмотрительности Антонов, но Игорь Геннадьевич не дал ему договорить.

– Насчет фальшивки расскажешь судье. А я предъявлю акт голосовой экспертизы. У меня, чтоб ты знал, есть друзья, которые могут ее провести. А тебе, тупому борову, устроить ха-а-арошую проверку на служебное соответствие. По всем статьям, по всей строгости закона! Вот интересно, кто после этого станет место грузчика искать, я или ты? Подумай хорошенько, козел, прежде чем что-то предпринимать. Чао, белла!

Не дожидаясь ответа, он покинул кабинет, напоследок с наслаждением ахнув дверью так, что секретарша за своим столиком подскочила и выронила флакончик с лаком для ногтей. В приемной резко запахло ацетоном, секретарша с кудахтаньем кинулась оттирать лак с приготовленных на подпись министру документов.

– Всего доброго, – вежливо сказал ей Игорь Асташов и вышел из приемной, чувствуя себя Цезарем, ведущим легионы на Рим.

Глава 14

– Умри, но не сдавайся, наши танки на подходе. Чао, белла! – бодрым голосом закончил напутственную речь полковник Томилин и, пока этот слюнтяй снова не начал жаловаться и канючить, прервал соединение.

Получилось вроде бы неплохо – энергично, сжато и по существу. «Ребята, не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой…» Тьфу-тьфу-тьфу, не приведи господи…

Держась поодаль от стен, чтобы не испачкаться, Александр Борисович вышел из голой, густо припорошенной известковой пылью кухни в такую же голую, погребенную под наслоениями извести прихожую. На замусоренный грязно-белый пол из дверей гостиной падал косой четырехугольник непривычно яркого электрического света, по полу змеились испачканные белым провода.

– Пока русские сами, по доброй воле не уйдут с Кавказа, мира в наших горах не будет, – доносился оттуда молодой мужской голос, говоривший с кавказским акцентом. – Так думаю не я один, так думают многие. Это не вражда к русским, это законное желание самим решать свою судьбу. Я не хочу войны, не хочу никого убивать, не хочу жить в лесу, как зверь. Поэтому я здесь, как и многие мои земляки. У нас дома работы нет, а я должен зарабатывать, чтобы помогать отцу содержать семью. Так велят наши обычаи, такова воля всемогущего аллаха…

– Достаточно, – сказал Александр Борисович, входя в комнату. Старательно держась спиной к объективу, он пожал интервьюируемому руку, слегка приобнял за плечи, и только потом посмотрел на часы. До возвращения остальных гастарбайтеров оставалось еще минут сорок, но им ничто не мешало передумать и нагрянуть сюда раньше времени. – Молодец, Магомет, ты говорил как настоящий взрослый мужчина. И этот костюм тебе к лицу.