Спецназовец. Взгляд снайпера

– Опасаюсь, – признался Молоканов. – Но не очень. Все видели, что мы уехали вместе, а голова на плечах не у одного меня имеется, на Петровке стараются дураков не держать. Шлепнуть меня означает фактически подписать чистосердечное признание. Якушев, конечно, профессионал, спецназовец и так далее, но от группы захвата вам вдвоем не отбиться. Короче, заманивать меня куда-то и мочить – пустой номер, бессмыслица. Одно из двух: либо я в вас ошибся и буду вынужден нижайше просить прощения, либо вы решили слить сообщника, чтобы самому попытаться выйти сухим из воды. Второе маловероятно, поскольку тогда вы бы поехали за ним не вдвоем со мной, а прихватили бы автобус с ОМОНом. А еще лучше – два автобуса, бронетранспортер и парочку кинологов с собаками. И конечно, пяток снайперов, чтобы шлепнули парня издалека, не дав ему рот раскрыть.

– Ну, тогда валяй, проси прощения, – вяло предложил Басалыгин.

– С вашего позволения, я хотел бы сначала разобраться в этой истории, – отверг предложенный вариант действий майор. – Все это очень мило, но из песни слова не выкинешь: после убийства Якушев побывал здесь, на заправке, и направлялся он не в город, а в сторону вашей фазенды.

– Моя фазенда – не конечная точка этого шоссе, – ворчливо напомнил Басалыгин.

– Да, вполне возможно, он выбрал это направление для побега и сейчас находится уже далеко, – согласился Молоканов. – Но тогда его задержат где-нибудь на дороге, потому что еще не придумали машину, которая перемещалась бы быстрее, чем электроны по проводам. Он, по идее, должен это понимать. Может быть, он планирует уходить по реке? Позаимствует у кого-нибудь из ваших соседей по даче лодку и айда…

– Не знаю, – сказал полковник. Он залпом допил кофе, смял в кулаке стаканчик и выбросил его в мусорную урну. – Что толку гадать? Затем и едем, чтобы посмотреть своими глазами, пощупать руками и во всем разобраться. В конце концов, он действительно не дурак и должен понимать, что его уже ищут. Значит, его машина стоит брошенная где-то неподалеку, а в ней могут обнаружиться улики – например, следы крови… Поехали, а?

– Да, – кивнул Молоканов, – надо двигаться. Он поднес свой стакан ко рту, но передумал пить и отправил его в урну вместе с остатками кофе. – Какую все-таки дрянь стряпают эти автоматы! Едемте, Павел Макарович.

Они уселись в машину и покинули заправку. По просьбе полковника Молоканов выключил музыку, и теперь в салоне не было слышно ничего, кроме ровного гудения мощного двигателя да звуков, производимых катящимися по асфальту колесами – шороха, шлепков по подтаявшему на солнце гудрону и тугих, звонких ударов о мелкие неровности дороги, вызывающих приятные детские воспоминания. Очень похоже звучал резиновый мячик, скачущий по утрамбованной до каменной твердости земле двора, а еще – туго накачанная камера от шины трактора «Беларусь», которую они с пацанами использовали в качестве плавательного круга. Они всей компанией катили ее по улице, едва поспевая за громадным, выше самого высокого из них, черным резиновым бубликом, а потом подолгу бултыхались вокруг нее в теплой, как парное молоко, воде – ныряли, карабкались обратно, цепляясь за упругую, звонкую, мокрую резину, устраивали за нее целые морские сражения или просто плыли, держась за нее, по течению, радуясь жизни и болтая о ерунде, которая казалась им, десятилетним, ужасно важной…

– Вообще, Зулуса можно понять, – неожиданно объявил майор, глядя на дорогу сквозь прорези презентованной ему воинственными представителями сексуальных меньшинств черно-багровой полумаски.

– Правда? – с сомнением произнес Павел Макарович.

– Да нет, в самом деле! Вы посмотрите, что кругом делается! Это же полный беспредел. У кого денег больше, тот и прав. Творят, что хотят, и нет на них никакой управы. Помните, как герой одного сериала про ментов говорил: мы ловим, а они выпускают! Безнаказанность порождает новые преступления, и нет этому ни конца ни края. А тут еще смертную казнь отменили – вообще лафа! А их, сволочей, даже не расстреливать – вешать надо, принародно четвертовать, чтоб другим неповадно было. Прямо на Красной площади, на Лобном месте, как в старину… Так что, повторяю, Зулуса понять можно. Люди-то разные! Кто-то, как мы с вами, терпит – зубы сожмет, изнутри выгорает, но терпит на последних остатках нервов. А кто-то терпеть уже не может и либо становится законченным циником, которому на все наплевать, либо уходит в какой-нибудь монастырь, либо – как Зулус…

– Банально, Геннадий Михайлович, – преодолев апатию, ответил Басалыгин. – Банально, неконструктивно… И вообще, не ожидал услышать это именно от тебя. Арсеньев, помнится, любил на эту тему распространяться. И где он теперь?

– Да я, собственно, к этому и веду, – помолчав, сказал Молоканов. – Арсеньев, Щеглов… Наши ребята, коллеги, мировые, в общем-то, мужики. Не ангелы, конечно…

– Это факт, – довольно ядовито согласился полковник.