Спецназовец. Взгляд снайпера

– А ты что же, передумал меня подставлять? – саркастически поинтересовался Басалыгин.

– Это всегда успеется, – отплатил ему той же монетой майор. – Обойдусь без помощи этого подонка. Я ведь сказал: поймать его мне в сто раз важнее, чем уладить наши с вами разногласия. Пойдемте, Павел Макарович, надо посмотреть, не подбросил ли он чего-нибудь еще и в гараж.

Спускаясь по лестнице, Басалыгин чихнул и потер ладонью ноющий лоб. Лоб был горячий. «Точно, простудился», – подумал полковник и досадливо поморщился: это было очень некстати. Мысли путались, подозрения в адрес Якушева, Молоканова и даже в свой собственный поминутно менялись местами, то выпячиваясь, вылезая на первый план, то снова отступая в тень.

– Значит, все-таки Спец, – пробормотал он, тяжело шагая со ступеньки на ступеньку, и вдруг остановился, осененный мыслью, которая, при всей ее очевидности, до сих пор как-то не приходила ему в голову. – Погоди-ка, Геннадий Михайлович! Что значит – Спец? Когда Зулус начинал орудовать на нашей территории, Якушев торчал на Кавказе и честно тянул армейскую лямку. Что ты хочешь сказать: что он каждый раз брал отпуск и приезжал оттуда в Москву, когда хотел кого-то прикончить?

– Ну, наконец-то, – сказал стоявший двумя ступеньками выше Молоканов. – А я думал, мне самому придется это сказать. Конечно, Якушев тут ни при чем. Он – просто козел отпущения, очень удобный кандидат на роль подозреваемого. Как же, спецназовец, снайпер с расшатанной на войне психикой!.. Даже головы резать он мог научиться там, на Кавказе, – перенял эту дурную привычку у арабских наемников, заразился ею, как сифилисом. Если собрать достаточное количество улик против него, никто не станет разбираться, мог этот застреленный при задержании отморозок совершить преступления, в которых его обвиняют, или не мог. Улики есть, сопротивление при аресте есть – значит, виновен! Действительно, такой возможностью грех не воспользоваться!

Павел Макарович посмотрел на него и отвернулся: вид у Молоканова сейчас был даже более неприятный, чем обычно.

– И кто же, по-твоему, воспользовался этой возможностью?

– Ответить на этот вопрос несложно, если вспомнить, кто стал первыми жертвами Зулуса, – заявил майор. – Ничто ведь не возникает просто так, из ниоткуда. Чтобы латентный маньяк проснулся, превратился из потенциального в, так сказать, кинетического, нужен толчок, психологическое потрясение, стресс. Война, контузия, смерть жены от рук пьяных подонков, которые убили ее и ограбили даже не ради добычи, а просто так, от нечего делать, – это ли не стресс? И разве можно было позволить им отделаться легким испугом? Не-е-ет, это было бы не только несправедливо, но еще и не по-мужски! Правда ведь, товарищ полковник?

– Ты что несешь, майор? – надменно осведомился Басалыгин, потихоньку запуская руку под полу куртки.

– А что? – делано изумился Молоканов. – Логику и дедукцию никто не отменял. А что у вас на момент тех убийств было алиби, так кто его, это алиби, проверял? Начальник убойного отдела МУРа, полковник милиции – не тот человек, что отважится на тройное убийство, в котором первым заподозрят его! Это слишком очевидно, чтобы быть правдой, да и алиби у него, свидетели – в больнице он в это время лежал, контузию свою долечивал… Как будто госпиталь МВД – это тюрьма, откуда не убежишь!

Ладонь полковника коснулась рукоятки пистолета, большой палец привычно откинул кожаный язычок, удерживающий оружие в кобуре, и сдвинул флажок предохранителя.

– Знал бы, что ты в таком состоянии, ни за что не сел бы к тебе в машину, – сказал Павел Макарович.

– О своем состоянии заботься, – грубо огрызнулся майор. – Провалы в памяти, да? Очень удобно! Ты Акутагаву читал? Был такой японский писатель, Акутагава Рюноскэ. Писал повести, рассказы, а еще – афоризмы. Так вот, один из них гласит: идиот убежден, что все, кроме него, идиоты. За точность цитаты не поручусь, но смысл такой. Это сказано про тебя, Басалыгин! Думал, полковничьи погоны тебя от всего на свете защитят? Хрен тебе на кокарду, начальник! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…

Басалыгин резко повернулся к нему лицом, одновременно выхватив из кобуры пистолет. Неожиданно для себя увидев чуть ли не у самых глаз черный пластиковый пенал электрошокера с блестящими металлическими усиками контактов, он попытался отпрянуть, но было поздно: Молоканов быстро выбросил руку вперед, контакты впились полковнику в шею, как жало хищного насекомого, послышался короткий треск разряда, и он, потеряв сознание, а заодно и пистолет, с шумом скатился по крутым ступенькам лестницы и распростерся на застеленном потертым линолеумом полу кухни.

– Давно об этом мечтал, – сообщил Молоканов неподвижному телу, глядя на него сверху вниз и неторопливо убирая электрошокер в висящий на поясе чехол. – Вот и все. Был Зулус, да весь вышел.