Спецназовец. Взгляд снайпера

– Ты куда? – спросила жена.

Валентин Григорьевич, спохватившись, вернулся к раковине, закрыл оба крана, а потом снял и повесил на крючок рядом с мойкой мокрый фартук.

– Я быстро, – ответил он на вопрос жены. – Это по работе, буквально на полчаса.

Жена ответила на это спорное заявление лишь печальным вздохом, в котором Валентину Григорьевичу, как обычно, почудился упрек. Проснувшиеся было угрызения совести забылись, едва он очутился в прихожей: предстоящая встреча казалась по-настоящему важной.

Старший лейтенант Щеглов работал в отделе без году неделя. Терентьев пару раз встречался с ним по делам, и тот не произвел на него впечатления по-настоящему умного человека – он был скорее недалекий, но хитрый. Хитрости его было недостаточно, чтобы обмануть следователя прокуратуры, но ее хватало на дураков подозреваемых и замороченных, запуганных свидетелей и потерпевших. Со временем этот мальчишка с гнилым нутром облеченного пусть мизерной, но все-таки властью ябедника обещал вырасти в классический образец того, что народ называет «ментом поганым», но сейчас он, похоже, еще не закостенел и, осознав, чем на самом деле занимаются его коллеги, испугался. Если он даст показания против Молоканова и Арсеньева, появится реальный шанс посадить этих оборотней в погонах за решетку.

Это не было для следователя прокуратуры Терентьева самоцелью. К принципиальным борцам за «чистоту рядов» он себя тоже не причислял; он просто старался честно делать свою работу и уже давно понял, что с такими помощниками, как Молоканов и его банда, Зулуса не возьмешь: они слишком заняты, проворачивая свои темные делишки, чтобы уделять достаточно времени и сил прямым должностным обязанностям. Они и дальше будут работать спустя рукава и искать не столько преступника, сколько козла отпущения, какого-нибудь бомжа с выгоревшими дотла мозгами, на которого можно повесить все, что заблагорассудится, вплоть до убийства президента Кеннеди.

Валентин Григорьевич Терентьев еще не расстался с надеждой уйти на пенсию из кресла прокурора района, а может быть, даже и округа, и поимка кровавого маньяка по кличке Зулус, несомненно, весьма способствовала бы продвижению к намеченной цели. Изобличив по ходу дела банду оборотней в погонах, он мог набрать дополнительные очки, форсировать расследование (по принципу: «бей своих, чтоб чужие боялись»), а заодно, чего греха таить, свести личные счеты с Молокановым, которого уже давно терпеть не мог.

Поэтому сейчас он испытывал возбуждение и азарт охотничьего пса, напавшего на свежий след добычи. В самый последний момент, уже надев туфли и набросив на плечи легкую ветровку, после секундного колебания он прошел в спальню, открыл шкаф и вынул из-под стопки чистых простыней свой табельный «Макаров»: зверь, на которого он охотился в данный момент, был хитер и опасен. В голосе Щеглова явственно угадывалась тревога, да и то, что он сказал – дескать, Молоканов с Арсеньевым задумали что-то страшное, – заставляло насторожиться. Они, конечно, уже поняли, что Терентьев вознамерился вывести их на чистую воду, и могли принять контрмеры. Умоляя не говорить по телефону ничего лишнего, этот недоумок Щеглов сам наболтал столько, что, если Молоканов каким-то образом подслушал их разговор, песенка старшего лейтенанта спета.

Терентьев достал из запертого на ключ ящика письменного стола обойму, прислушался к доносящимся с кухни звукам – скворчанию сковороды и воплям перекрикивающего ее телевизора – и осторожно, стараясь не шуметь, зарядил пистолет. Сунув его за пояс, он застегнул ветровку, прихватил с подзеркальной полочки в прихожей ключ от машины и вышел из квартиры. За спиной, обрезав домашние звуки, чмокнула защелка замка. Жена не вышла его проводить – она была занята и раздражена, как всегда, когда стояла у плиты, а муж на ночь глядя уходил из дому.

Из шахты лифта доносилось гудение, кнопка вызова светилась оранжевым огоньком – лифт тоже был занят, странствуя где-то между этажами высотного дома. Поскольку его квартира располагалась всего лишь на четвертом этаже, Терентьев пренебрег этим благом цивилизации и, закуривая на ходу, стал спускаться пешком.

Его шестилетняя «мазда» стояла на переполненной парковке у подъезда. Совершив то, что даже самый опытный водитель из провинции назвал бы решительно невозможным, Валентин Григорьевич вывел ее оттуда, выбросил в окно окурок с изжеванным фильтром, закурил новую сигарету, переключил передачу и дал газ. Серебристый седан сорвался с места, волоча за собой шлейф белесого дымка из выхлопной трубы, свидетельствующий о том, что двигатель еще не прогрелся.