Спецназовец. Взгляд снайпера

Такой вот, по словам некоторых свежеиспеченных сидельцев, нынче пошел неадекватный, скорый на руку лох. Отсидев свой срок от звонка до звонка и очутившись на воле, Гунявый убедился, что рассказчики были правы – если не во всем, то во многом. Лохов на Руси по-прежнему хватало, но риск нарваться на неприятности заметно возрос. У выбирающегося из такси пьяного жирного гуся в барсетке, помимо тугого лопатника, запросто мог обнаружиться пистолет – травматический, газовый, а то и нарезной, ставший с некоторых пор на вполне законных основаниях доступным всякому, кто имел бабки и связи и не имел судимостей. Газовые баллончики, шокеры, навыки, полученные на курсах самообороны, – все это изрядно осложнило жизнь потрепанному, постаревшему, утратившему былую сноровку и кураж налетчику. И еще эти мобильные телефоны! Когда Гунявый отправлялся в свою последнюю ходку, они только-только начали появляться и еще не получили широкого распространения ввиду своей чудовищной дороговизны. Теперь такой хреновиной мог владеть (и владел) любой сопляк, способный разобрать цифры на кнопках, и уже никому не надо было, стоя посреди улицы, орать «Караул!» или бежать за три квартала к ближайшему телефону-автомату. Словом, за полтора с лишним десятка лет жизнь на воле изменилась так круто, что Гунявый ее не узнал и почти перестал понимать.

Прежде чем возвращаться к активной работе по специальности, следовало осмотреться, обзавестись знакомствами и разработать какой-никакой план предстоящего дела. Увы, этот процесс неоправданно затянулся, чему, помимо пошатнувшегося здоровья, немало способствовали условия существования: пойти Гунявому было некуда и не к кому, он жил на улице и день ото дня мало-помалу сливался с разношерстной, но одинаково никчемной массой столичных бомжей.

И он бы обязательно пропал, если бы в один далеко не прекрасный день во время пьяной ссоры не прирезал бутылочным горлышком одного из своих новых коллег и сожителей по расширительной камере теплотрассы. Его повязали, и тут ему повезло: он попался на глаза майору Молоканову, который разглядел (не иначе как по вытатуированным на фалангах пальцев перстням) в своем новом временном подопечном заслуживающий внимания потенциал. Так, вместо того чтобы снова сесть за решетку и, вероятнее всего, окончить свои дни на нарах, Гунявый приобрел новый для себя статус платного осведомителя и специалиста по выполнению некоторых деликатных поручений.

Работал с ним в основном капитан Арсеньев. Молоканов до личных встреч с Гунявым снисходил редко, ограничиваясь незримым, но явственно ощутимым присутствием где-то на заднем плане. Голос капитана был голосом Молоканова; голос Молоканова был для Гунявого голосом всемогущего Божества, которое держало в руке гнилую нить его судьбы.

Сегодня на Гунявого была возложена ответственная и, как следствие, хорошо оплачиваемая миссия. Следуя полученным инструкциям, он потратил часть выданного ему аванса на посещение бани и парикмахерской, а также на приобретение в магазине секонд-хенда чистой одежды. И вот теперь, одетый довольно нелепо, но чистенько, отмытый до скрипа, впервые за два года подстриженный и гладко выбритый, он шел по незнакомой московской улице, привычно сторонясь милицейских патрулей. По случаю стрижки и бритья ему полагалось бы благоухать одеколоном, и он, в принципе, ничего не имел против – гулять так гулять! Но полученные инструкции строго-настрого запрещали такую роскошь, как одеколон, и Гунявый не стал спорить: подумаешь, одеколон! Его можно будет купить потом, после дела, и уж тогда опрыскаться им с головы до ног, как снаружи, так и изнутри.