— Струсил… — донеслось от девчонок из отряда спецрадиосвязи. — Не мужик…
Вовка дошел до Попова.
— Товарищ майор, я не буду прыгать с чужим парашютом. Это нарушение правил безопасности.
— Ты что, боец, будешь учить меня правилам безопасности?
Вовка отвернулся. Идите вы все куда подальше…
— Как же ты так? — к Вовке подошел начальник медпункта капитан Кириллов — который забирал его с призывного пункта, с которым Вовка жил в Чечне в одной палатке, с которым ел из одного котелка…
— Не могу. Со своим прыгну, а с чужим — нет.
— Давай я с ним прыгну.
Кириллов взял у Вовки парашют и надел на себя. Проверившись на «старте», он забрался в вертолет.
— Плохая примета… — чуть слышно сказал майор Попов: — Прыгать с парашютом, на котором кто-то не смог прыгнуть… надо бы ему переукладку сделать….
С земли Вовка наблюдал, как у одного из парашютистов случился перехлест строп. Парашютист принимал все возможные меры к устранению смертельной для него неполадки, и только метров за триста до земли купол наполнился как положено. Парашютисту удалось нормально приземлиться. Вовка даже не сомневался, что это был Кириллов.
Кириллов первым делом после приземления дал в рожу Лёньке.
По бригаде поползли слухи, что, мол, Вовка как чувствовал… но до полной реабилитации было еще далеко. Нужно было прыгнуть. И как назло погода не заладилась. Пять дней бригада выезжала на прыжки, но как по заказу поднимался сильный ветер и прыжки отменялись.
На шестой день решили рискнуть. Прыгнули только двое, самые опытные парашютисты в бригаде — начальник ПДС майор Попов и начальник парашютного склада старший прапорщик Филиппович. Старший прапорщик выполнял свой 222 прыжок.
Внезапно ветер усилился, и случилось непоправимое: парашютистов понесло на провода высоковольтной линии электропередач. Попову удалось в последний момент отвернуть, а Филиппович ударился об опору ЛЭП и завис, весь переломанный, на проводах. Неудачная попытка освободиться от подвесной системы привела к тому, что грудная перемычка буквально задушила старшего прапорщика. По дороге в госпиталь Кириллов констатировал его смерть. В Афганистане Филлипович участвовал в том самом бою в Мараварах, когда спецназ потерял 26 человек, там он выжил, но погиб на парашютных прыжках.
Прыжки, разумеется, отменили.
Вовка сидел на своем парашюте и смотрел в небо. Вовка знал — небо ошибок не прощает.
Ему так и не удалось реабилитироваться, и на дембель он поехал с прикрепившимся клеймом труса. Но это не было трусостью. Просто Вовка внимательно читал правила безопасности при совершении прыжков с парашютом, и в отличие от Лёньки и, наверное, майора Попова понимал, к чему могут привести даже маленькие ошибки. Ведь не зря на опечатывающей бирке пишется надпись «этот парашют я укладывал сам».
Небо ошибок не прощает.
Паша дембель
Что такое дембель? Это когда ты просыпаешься, и вдруг, еще не открыв глаза, всем своим существом понимаешь — что-то не то…
Медленно, боясь, что это чувство окажется обманом, открываешь глаза, и тотчас удовлетворенно млеешь от счастья — я дома!
Вот и Паша Епишев вторую неделю подряд открывал по утрам глаза, и замирал в сладострастном придыхании, физически ощущая наслаждение от того, что не надо подрываться по подъему, одеваться по форме два, и с выпученными глазами бежать на улицу, чтобы, обмочив угол казармы, метнуться в тесном строю на три-пять-десять километров — в зависимости от текущих залётов.
Паша потягивался в постели, вставал не спеша, с наслаждением чистил зубы, брился, а то и вообще — несколько минут стоял под душем, понимая, какое это счастье — жить на «гражданке», будучи предоставленным самому себе.
Две недели сплошного расслабления, друзья, алкоголь, рассказы о службе в спецназе, полные лихой бравады, глаза друзей, полные зависти… все это пронеслось сплошным разноцветным калейдоскопом, и как-то неожиданно потускнело на фоне необходимости встраиваться в новую, гражданскую жизнь. Паша не сомневался и ни минуты — нужно идти работать в правоохранительные органы. Почему-то именно туда, считал он, должен пойти работать любой мужик, отслуживший в армии, тем более — в специальных войсках.
Паша сходил в местный городской отдел милиции, и ему посоветовали принести из части характеристику.
Ничего не оставалось делать, как ехать в часть, благо, что до нее от родного города было не более полутора сотен километров. Автобус довез его до уссурийского автовокзала, откуда он пересел на автобус, идущий в сторону Новоникольского. Вскоре он уже подходил к воротам КПП бригады специального назначения.