Спящие красавицы

Эти слова вызвали редкие усмешки, но девочка в грязной розовой рубашке даже не улыбнулась.

— Хочу сказать, что очень скучаю по папе. Я пошла в парфюмерный магазин Пирсона, нашла там лосьон после бритья, которым он пользовался — «Ночь на драккаре» он называется, — понюхала его и расплакалась.

Помещение накрыла гнетущая тишина, лишь несколько человек шмыгнули носом. Позднее выяснилось, что Нана была не единственной, кто ходил в магазин Пирсона к полкам с лосьонами после бритья.

— Наверное, всё, — сказала Нана. — Я просто… очень скучаю по папе и хочу его увидеть.

Ей зааплодировали.

Нана села на место и закрыла лицо руками.

4.

Конечно, «наше место» не было утопией. Были слёзы, были ссоры, а в первое лето всех потрясло убийство с самоубийством, которое стало для всех шоком, прежде всего, из-за своей бессмысленности. Мойра Данбартон, ещё одна бывшая заключенная исправительной тюрьмы, сначала задушила Кейли Роулингз, а затем сама покончила с собой. Об этом Лиле рассказала Коутс.

Мойра висела в петле, перекинутой через ржавую перекладину качелей. Кейли нашли в доме, в котором они жили. Она лежала в спальном мешке, её лицо было серым, а глазные яблоки налились кровью. Её, сначала задушили, а потом не менее дюжины раз ударили ножом. Мойра оставила предсмертную записку, накарябанную на обрывке конверта:

Мир изменился, но я осталась прежней. Вам будет намного лучше без меня. Кейли я убила безо всякой причины. Не она это начала и не она меня спровоцировала. Я всё ещё любила её, как тогда, в тюрьме. Я знаю, она была вам полезна. Но я ничего не могла с собой поделать. Я захотела убить её и убила. Мне жаль, что всё так сложилось.

Мойра.

— Что скажешь? — спросила Лила.

Дженис ответила:

— Скажу, что это ещё одна тайна этого мира. Скажу, что это очень плохо, что бешеная сука убила именно ту, кто разбирался в электросетях «нашего места». Так, я буду держать ноги, а ты срежь веревку.

Дженис Коутс, без лишних церемоний, подошла и обхватила короткие ноги Мойры. Она посмотрела на Лилу.

— Давай, я не могу ждать. Она, кажется, в штаны навалила. Самоубийство — это ведь так красиво.

Убийцу и её несчастную жертву похоронили неподалеку от обвалившегося забора тюрьмы. Стояло лето, яркое и жаркое, по стеблям трав скакали насекомые. Коутс сказала несколько слов о вкладе Кейли в общее дело и её необъяснимое убийство Мойрой. Детский хор запел «О, благодать». От высоких девчачьих голосов Лиле захотелось разреветься.

В своем бывшем доме она нашла несколько фотографий Клинта и Джареда, иногда посещала встречи, но, чем дальше, тем воспоминания о муже и сыне становились всё тусклее. По ночам, лежа в палатке — Лила предпочитала ночевать на открытом воздухе, пока позволяла погода — она включала фонарь и с его помощью разглядывала их лица. Каким стал Джаред? Даже на самых поздних фотографиях черты его лица оставались мягкими. Не знать этого ей было очень больно.

Она смотрела на фотографии мужа, его скупую улыбку, седеющие волосы и тоже скучала по нему, не так, конечно, как по сыну. Её подозрения, рассыпавшиеся только в последнюю ночь, шокировали её. Ложь, к которой она прибегала, беспочвенные страхи вызывали у неё чувство стыда. Но, спустя время, она смотрела на Клинта несколько иначе, будто сквозь призму воспоминаний. Она подумала о том, как бережно он оберегал своё прошлое, как, став доктором, укрепил эту защиту даже от неё. Думал ли Клинт, что сможет справиться со своими переживаниями сам? Что ей не хватит ни ума, ни опыта, чтобы всё это понять? Или за этим скрывался его собственный эгоизм? Она знала, что мужчины учились (чаще всего, у других мужчин) самостоятельно справляться с болью, но она также знала, что брак призван бороться с этим учением. Но не в случае Клинта.

А ещё был бассейн. Он до сих пор бесил её. И смена места работы без предупреждения много лет назад. И тысячи других мелких решений в промежутке, которые он принимал, ни разу с ней не посоветовавшись. Она чувствовала себя одной из степфордских жён[92], даже когда муж находился в ином мире.

В ночи ухали совы, где-то вдалеке выли одичавшие уже много поколений назад собаки. Лила застегнула замок палатки. Сквозь желтую ткань проглядывала луна. Воспоминания о домашней «мыльной» опере вогнали её в депрессию, её действия, его, туда, сюда, он хлопает дверью, она хлопает дверью. Наигранная чушь, которую она, порой, замечала за другими парами. «Меня нужно было назвать Снисходительность» — подумала Лила и натужно рассмеялась.

5.