Спящие красавицы

Джаред попытался отползти в сторону, но Курт прижал его плечо, а Кент взялся за другое. Всё тело болело, колено просто раскалывалось, смысла бороться с ними не было. Он ощутил какую-то странную апатию. Видимо, это всё шок, решил он.

— Телефон, — Эрик разжал его пальцы. — Давай сюда. — И с этим парнем Мэри пойдет на концерт.

— В лесу потерял.

Джаред смотрел на него и старался не заплакать. Только, слёз ему не хватало.

Эрик вздохнул и принялся рыться у него в карманах. Нащупав «айфон» в правом кармане, он его вытащил.

— Ну, почему ты такой мудак, а, Норкросс? — звучало это как «почему ты всегда всё портишь?»

— Кто здесь и мудак, так это не я, — ответил Джаред. Он сморгнул подступившие слёзы. — Ты собирался нассать ей в ухо.

— Он не собирался. Даже думать о таком отвратительно, — ответил ему Курт. — Мы просто прикалывались.

Кент молчал с таким лицом, будто, они сидели и душевно болтали, а не прижимали человека к земле.

— Ага, прикалывались! Шутили. Ну, как в раздевалке. Не смеши меня, Джаред.

— Я не стану обращать на это внимания, — сказал Эрик, двигая пальцем по экрану телефона Джареда. — Из-за Мэри. Она — твой друг, а для меня она — больше, чем друг. Так, что, ничья. Мы просто уйдем, — он перестал рыться в телефоне. — Ну, вот, видео удалено с «облака». Всё.

Он взял с земли камень, посмотрел на Джареда и несколько раз ударил им по «айфону». Повсюду разлетелись осколки стекла и куски корпуса. То, что осталось от телефона, Эрик швырнул Джареду на грудь. Телефон какое-то время полежал и скатился в грязь.

— Не было смысла этого делать, раз, видео удалено, но нужно, чтобы ты понимал, за мудацкое поведение приходится отвечать. — Эрик встал. — Понял?

Джаред ничего не ответил, но Эрик кивнул, будто всё было наоборот.

— Ну, вот. Отпустите его.

Кент и Курт поднялись и отошли в сторону. Они выглядели встревожено, будто, опасались, что Джаред поднимется и начнет размахивать кулаками, как Рокки Бальбоа.

— Всё останется между нами, — заявил Эрик. — Мы не станем трогать эту старую пизду, ясно? Тебе, тоже, лучше бы, знать своё место. Идём.

Они ушли, оставив Джареда валяться в грязи. Он не вставал, пока они не исчезли из вида. Затем, он сел и убрал остатки телефона в карман (в процессе, от него отвалилось ещё несколько кусков).

«Я лузер, — подумал Джаред. — Одноименная песня Бека[59] — она обо мне. Их было трое, я был один, но, всё равно, я конченный лузер».

Он поднялся на ноги и заковылял домой, потому что дом там, куда возвращаешься, потерпев поражение.

Глава 10

1.

До 1997 года госпиталь св. Терезы был, скорее, похож на офисное учреждение, чем на больницу. Но после массовых стачек и забастовок, вызванных сходом породы в горах, «Угольная компания Рауберсон» решила провести модернизацию. Местная газета, принадлежащая либерал-демократам — что для уха избирателя-республиканца было равнозначно слову «коммунист» — назвала эти действия «не иначе, как взяткой». Но большинство жителей трех округов оценили это по достоинству. Посетителям парикмахерской «Bigbee's» рассказывали, что теперь там, даже, есть вертолетная площадка!

По будним дням, обе парковки — одна маленькая, напротив отделения неотложки, а вторая побольше, напротив самого госпиталя — практически, пустовали. Когда Фрэнк Гири въехал на Хоспитал драйв этим днём, обе парковки и прилегающие к ним подъезды были забиты машинами. Он видел «Тойоту Приус» со смятым от удара о «Джип Чероки» капотом. По парковке были рассыпаны осколки разбитого заднего стекла.

Фрэнк ни секунды не колебался. «Субару Аутбэк» Элейн, за рулем которого он сидел, резким маневром заскочил на лужайку перед парковкой, которая, пока, что, пустовала. На лужайке стояла статуя святой Терезы, застывшей в покровительственном жесте лицом к старому зданию больницы. Рядом был флагшток с государственным флагом США и флагом штата, на котором были изображены два похожих на надгробия шахтера.

В иных обстоятельствах, Элейн не преминула бы отругать его за подобные маневры. «Ты что творишь? С ума сошел? За неё ещё кредит не выплачен!» Сегодня она ничего не сказала. Она держала на руках Нану и раскачивала её, как в детстве, когда у неё резались зубы. Опутавшая лицо ребенка гадость свисала на рубашку (её любимую, ту, которую она носила, когда ей было грустно и которую Фрэнк, чуть не порвал века назад, этим утром), подобно бороде старого старателя. Фрэнку хотелось содрать эту дрянь с лица дочери, но он помнил, что было с женой Кинсмана Брайтлифа. Когда Элейн тянула к ней ладонь, он кричал «Не трогай!» и она, тут же, одергивала руку обратно. Дважды он спросил, дышит ли она. Элейн отвечала, что дышит, что она видит, как белые нити вокруг её рта опускаются и поднимаются, но Фрэнку этого было недостаточно. Ему хотелось положить ладонь ей на грудь и убедиться самому.