Спят курганы темные

Именно он и подкинул идею захватить «бээмпэшку» и на ней уйти к своим. Конечно, народу в нее набьется, как в рейсовый автобус в час пик, но зато можно будет отмахнуться в случае чего от преследователей, да и под броней все же чувствуешь себя более уютно. У нас с Каретником были на сей счет несколько иные планы, но ведь никогда не поздно переиграть любой план. К тому же неизвестно – на ходу ли машина, если ли в ней горючка и боезапас.

Выяснить это я поручил Боре Монастырскому, который, как оказалось, в армии служил мехводом на такой же тачке. А два «мазутчика» всегда найдут общий язык. Тем более под ядреную горилку, которой наш хозяин не пожалел. Да, похоже, он сам был не прочь выпить. Вон как он поглядывает на налитый до краев граненый стакан. Прямо как алкаш, которого мучает похмелье. Пендосик, который так любил задавать каверзные вопросы, тоже явно был настроен на выпивку. Конечно, здешняя «буряковка» – не импортный «бурбон». Бутылки с нею можно использовать как «коктейль Молотова» – крепкая зараза и шибает сивухой так, что хоть нос зажимай. Но Поттер, похоже, вполне акклиматизировался в здешних широтах и тоже вожделенно поглядывал на свой стакан.

– Ну что, добродии, – сказал сотник, готовясь провозгласить тост, – давайте выпьем за нашу Незалэжную Украину, и за то, чтобы все москали и жиды, – тут сотник покосился на американца, – подохли, как собаки шелудивые.

Все дружно выпили. Только мои ребята незаметно отплеснули большую часть содержимого своих стаканов под стол. Вроде никто ничего не заметил. Сотник Березнюк от удовольствия прижмурился, а янки горилка прошибла на слезу. Прочим же «навозовцам» было все равно – они алчно поглядывали на богатую закусь и, едва «буряковка» перелилась в их глотки, шустро похватали с глиняных тарелок шматы сала и домашней колбасы.

Чавканье и урчание продолжалось минут пять. Потом, набив зоб, «навозовцы» как по команде достали сигареты и задымили так, что им позавидовали бы даже ямайкские растаманы. А Поттер, отдышавшись и прожевав изрядный кусок сала, вдруг снова решил проявить бдительность и принялся расспрашивать меня о целях нашего вояжа и обстоятельствах получения мною ранения. Мне это не понравилось. Проколоться я не боялся – легенду мы все выучили твердо. А вот занудливая любознательность американца меня уже порядком достала.

Неожиданно на помощь мне пришел Березнюк. Он стал вспоминать своих знакомых со Станиславщины и в числе прочих упомянул имя двоюродного деда моей матери. Надо сказать, что дедуля был редкой сволочью – в молодости он путался с бандеровцами, даже был булавным[65] в одной из банд. Потом его арестовали, вкатили «десять рокив дальних таборив», и дед Панас укатил в «солнечную страну Коми». Оттуда он вернулся вместе с остальной амнистированной Никиткой-Кукурузником бандеровской мразью и до поры до времени сидел тихо, как мышь под веником.

Но тут началась не к ночи будет помянутая перестройка, и все недобитые твари повылезали наружу. Они дурили молодежи головы, рассказывая сопливым юнцам о своих подвигах. И родственничек мой оказался в числе самых рьяных «старых борцов».

Как-то раз он завалился ко мне и завел свою «песню о главном». Дескать, есть серьезные люди, которые загодя подбирают офицерские кадры в новую украинскую армию. А так как я все же ему не чужой, то он готов замолвить за меня перед этими людьми словечко.

– Пойми, – шептал он мне, почему-то оглядываясь по сторонам, – ты башковитый человек, знаешь, что почем. Мы тут с тобой такими делами будем ворочать. Ведь гроши на новую армию Нэзалэжной будут выделены огромные. И ты будешь их пачками считать. Да пачками не карбованцев, а долларов.

При этом родственничек мой закатывал глаза, словно у него наступал затяжной оргазм, и вожделенно потирал руки.

Он был очень удивлен, узнав, что я не срываюсь с места, словно бегун на короткие дистанции, и не спешу записаться в неведомую мне «новую армию». Но и с дедом ругаться мне тоже не хотелось. Поэтому расстались мы с ним вполне мирно. Я сослался на свои ранения, попросил время подумать, а потом вообще уехал в другой город, не оставив своего адреса отставному булавному УПА.

А вот теперь в беседе с сотником Березнюком всплыли имя и фамилия моего родственничка. Я сказал нашему гостеприимному хозяину, что этот самый «герой борьбы с москалями» Панас Федорук – мой дед, не стал упоминать, впрочем, что двоюродный. Тот, услышав это, пришел в восторг и на радостях хлопнул полный стакан горилки. К тому времени почти все присутствующие «навозовцы» успели изрядно набраться и были, как любил говорить Грек, в состоянии «полухлама». Американец же давно уже лежал мордой в тарелке, и мне показалось, что в таком виде его точно бы не пустили даже на порог Хогвартса.