Спин

– Не будет ли это выглядеть странно?

– Закрой дверь, Тайлер, я не хочу, чтобы кто-то подслушал.

Я аккуратно прикрыл дверь; Диана встала, подошла ко мне, взяла меня за руки. Пальцы у нее были прохладные.

– Не время лгать друг другу. Близится конец света. Прости, что перестала звонить, но в этом доме живут четыре семьи, а телефон один на всех, и все знают, кто с кем говорит.

– И Саймон не разрешил бы.

– Напротив. Саймон смирился бы. Он мирится почти со всеми моими привычками и прихотями. Но я не хочу ему врать. Не хочу брать грех на душу. Хотя признаю, что скучаю по нашим разговорам, Тайлер. Наше общение было как спасательный круг. Когда у меня кончались деньги, когда разваливалась церковь, когда становилось одиноко без веских на то причин… Твой голос действовал на меня как переливание крови.

– Так зачем было обрывать общение?

– Потому что это измена. И тогда, и сейчас. – Она покачивала головой, словно в попытке донести до меня непростую, но важную мысль. – Паралич… Я понимаю, о чем ты. Я тоже об этом думаю. Иногда воображаю себе параллельный мир, где нет Спина, где наши жизни сложились иначе. Наши с тобой жизни, твоя и моя.

Она сделала прерывистый вдох и зарделась.

– И раз уж я не могу жить в том мире, думала я, то можно хотя бы навещать его раз в пару недель, звонить тебе, воскрешать старую дружбу, говорить о чем-то, кроме конца света.

– И ты считаешь это изменой?

– Это и есть измена. Я посвятила себя Саймону. Саймон – мой муж перед законом и перед Господом. И даже если это не самый мудрый выбор, все равно он мой, и только мой, и да, я далеко не идеальная христианка, но все же понимаю, что такое долг, что такое неколебимость, что такое посвятить себя человеку, даже если…

– Даже если что, Диана?

– Даже если больно. Не стоит так старательно жить той жизнью, которой у нас с тобой не было и нет.

– Поверь, я вовсе не хотел расстроить тебя своим приездом.

– Понимаю. Но я все же расстроилась.

– В таком случае я дольше не задержусь.

– Ты останешься на ужин. Просто из вежливости. – Она вытянула руки по швам и уставилась в пол. – Позволь кое-что сказать, пока мы еще наедине. На всякий случай. Я не разделяю всех убеждений Саймона. Положа руку на сердце, я не могу сказать, что верю в вознесение верующих после конца света. Господи, прости, но я не могу себе этого представить. Но я тем не менее верю, что миру наступит конец. Уже наступает. Всю нашу жизнь наступает. И…

– Диана…

– Нет, дай договорить. Дай исповедаться. Да, я верю, что миру наступит конец. Верю в то, что Джейсон рассказал мне много-много лет назад – как однажды утром встанет солнце, набухшее адское солнце, и через несколько дней или даже часов наше время на планете подойдет к концу. И я не хочу встретить это утро в одиночестве…

– Никто не хочет.

Разве что Молли Сиграм. Молли с пластинкой Криса Ри «На пляже» и бутылочкой таблеток для нормальной чистенькой смерти. Молли и ей подобные.

– И я не буду одинока. Я буду с Саймоном. Но признаюсь тебе, Тайлер, представляя это утро, я не вижу рядом Саймона.

Дверь распахнулась. Саймон. С пустыми руками.

– Оказывается, ужин уже на столе, – объявил он. – И пузатый кувшин чая со льдом, дабы всякий путник утолил жажду. Спускайся и присоединись к нам. Еды хватит на всех.

– Спасибо, – сказал я, – с удовольствием.

* * *

В домике жили восемь взрослых: семейство Сорли, Дэн Кондон с женой, Макайзаки и Саймон с Дианой. У Сорли было трое детей, у Макайзаков пятеро, так что всего за громадным трехногим столом в примыкающей к кухне столовой нас собралось семнадцать человек. Результатом сего собрания был приятный гомон, не стихавший, пока «дядя Дэн» не объявил, что сейчас прочтет молитву; в тот же момент все опустили головы и сложили руки на груди.

Дэн Кондон был альфа-самцом этой стаи: высокий, чернобородый, по-линкольновски некрасивый и замогильно-мрачный. Благословляя пищу, он напомнил, что накормить путника – благое дело, даже если тот явился без приглашения, аминь.

Скользя по извилистому руслу застольной беседы, я пришел к логическому умозаключению, что брат Аарон Сорли был здесь заместителем командира и, наверное, силовиком, когда дело доходило до полемики. И Тедди Макайзак, и Саймон считались с мнением Сорли, но поглядывали на Кондона, дожидаясь, пока тот вынесет финальный вердикт. Суп не пересолен? «В самый раз», – говорил Кондон. А погода в последнее время не слишком ли теплая? «Для наших мест вполне обычная, ничего удивительного», – заявлял Кондон.

Женщины говорили редко и по большей части не поднимали глаз от своих тарелок. Жена у Кондона была низенькая, толстая, с измученным лицом. У Сорли жена была огромная, ростом почти с мужа; когда кто-то отпускал комплименты в адрес варева, она широко улыбалась. Жена угрюмого сорокалетнего Макайзака выглядела лет на восемнадцать, а то и меньше. Напрямую женщины ко мне не обращались, да нас и не познакомили, так что их имена остались для меня загадкой. Диана выглядела бриллиантом среди цирконов, и это бросалось в глаза, и посему она вела себя крайне осмотрительно.