Спиноза

«Насколько правильна была его жизнь, настолько же кротки и спокойны были его беседы, — пишет Колерус. — Он умел поистине удивительно господствовать над своими страстями. Никто не видал его ни сильно опечаленным, ни особенно веселым. Он умел владеть собой в минуты досады и неприятностей, встречавшихся на его жизненном пути, и не допускал никаких внешних проявлений своих душевных настроений. Если же ему случалось выдать свое огорчение каким-нибудь движением или словом, он тотчас же удалялся, не желая ни в чем нарушать общественной благопристойности. Вообще он был очень прост и приветлив в обращении; часто разговаривал со своей хозяйкой, особенно когда она была нездорова после родов, и со всеми, жившими в доме, если с ними случалось какое-либо горе или болезнь. Он старался тогда утешить их и внушить им терпение к перенесению страданий, посылаемых Богом на их долю. Говоря с детьми, он убеждал их чаще посещать Божественную службу и быть послушными и покорными своим родителям. Когда сожители его возвращались из церкви, он часто расспрашивал их, что поучительного они вынесли и запомнили из проповеди. Он имел большое уважение к моему предшественнику, пастору Кордесу, мужу ученому, доброму и известному своей примерной жизнью. Спиноза всегда отзывался с нем с большою похвалою; иногда он даже ходил слушать его проповеди, в которых он особенно ценил ученые толкования Св. Писания и умение извлечь из него солидные и поучительные выводы. Он уговаривал также своего хозяина и всех его домашних никогда не пропускать ни одной проповеди такого искусного человека»[216].

Думается, читатель уже задался вопросом о том, как настоятельные советы Спинозы ходить в церковь и слушать проповеди пастора сочетались с его убеждением, что молитвы, ритуалы и любые внешние проявления религиозности совершенно излишни? Но тут стоит вспомнить, что Спиноза не раз подчеркивал, что они совершенно излишни для «философа», то есть для того, кто придерживается норм морали исключительно из любви к Богу, не из страха перед Его наказанием. Молитвы же и обряды он оставлял для обычных людей, homo vulgaris, каковыми в его глазах и были ван дер Спики.

Но, по мнению многих авторов, в глазах супруги ван дер Спика Спиноза со своим аскетическим образом жизни, со своим внушающим даже не уважение, а благоговение поведением был едва ли не святым. И именно этим объясняется следующий разговор молодой женщины со Спинозой, который приводит все тот же Колерус:

«Однажды хозяйка его обратилась к нему с вопросом: может ли она, по его мнению, спастись, принадлежа к исповедуемой ею религии? На что он отвечал ей: «Ваша религия хороша, вы не должны ни искать другой, ни сомневаться в своем спасении, если только вы не будете довольствоваться внешней набожностью, но будете в то же время вести кроткую и мирную жизнь»[217].

И это уже — ответ Спинозы, не видевшего, как он подчеркивал в «Богословско-политическом трактате», никакой особой разницы между различными религиями и считавшего добродетель подлинным служением Богу.

* * *

В те дни, как и во все другие, Спиноза часто бывал в Амстердаме.

Стивен Надлер предполагает, что он вполне мог получить приглашение на свадьбу дочери своего учителя латыни Марии ван ден Энден и Дирка Керкинка, которая состоялась в Амстердаме 27 февраля 1671 года. Приглашение на бракосочетание Марии, единственной женщины, в которую Спиноза, по его собственному признанию, был в молодости влюблен, вероятнее всего, исходило от ее жениха. К этому времени Керкинк сделал блестящую карьеру врача и ученого, был личным врачом Людовика XIV и, видимо, все эти годы поддерживал отношения со Спинозой. Во всяком случае, в его библиотеке были две книги Керкинка по анатомии — вероятнее всего, подаренные самим автором.

Что мог почувствовать Спиноза, узнав о свадьбе Марии и Дирка, мы не знаем, как не знаем и того, был ли он в числе ее гостей. Но в 1670–1671 годах Спиноза обычно появлялся в Амстердаме по вторникам, где с пяти до восьми вечера проходили собрания кружка интеллектуалов, созданного Людовиком Мейером.

Мейера в 1669 году то ли за вольнодумство, то ли просто из-за конфликта с членами управленческого совета отстранили от должности директора Амстердамского театра, и он мечтал в отместку создать собственное театральное общество.

На созываемых Мейером собраниях обсуждались все литературные новинки, велись споры по теории драматургии, зачитывались переводы новых пьес испанских и французских авторов и, прежде всего, разумеется, Мольера, который к тому времени уже написал свои лучшие произведения. В начале этой книги мы уже говорили, что в молодости Спиноза любил театр, часто ходил на спектакли и сам увлеченно участвовал в постановках домашнего театра ван ден Эндена.

Но присутствуя на заседаниях кружка Мейера, он обнаружил, что за прошедшие годы не то чтобы совершенно охладел к театру и литературе, но философия интересует его гораздо больше, и потому попытался вместе с Риувертсом возродить кружок любителей философии.