Спиноза и проблема выражения

Прежде, мы действовали, как если бы способность страдать и способность действовать формировали два разных принципа, чье осуществление было бы обратно пропорциональным в одной и той же потенции испытывать аффекты. И это верно, но только в рамках крайних пределов такой потенции. Верно постольку, поскольку мы рассматриваем аффективные состояния абстрактно, не рассматривая конкретно сущность затронутого воздействием модуса. Почему? Мы на пороге проблемы, обнаруживающей свое развитие как у Лейбница, так и у Спинозы. И не случайно, что Лейбниц – при первом прочтении Этики – заявляет, что восхищен теорией аффективных состояний у Спинозы, спинозистской концепцией действия и страдания. Нам, скорее, следовало бы подумать здесь о совпадении в развитии их соответствующих философий, нежели о влиянии Спинозы на Лейбница.^[379] Такое совпадение куда более замечательно. На определенном уровне, Лейбниц предъявляет следующий тезис: сила тел, так сказать «деривативная сила», удваивается; она – сила действовать и сила страдать, активная сила и пассивная сила; активная сила остается «мертвой» или становится «живой» согласно встречаемым ею препятствиям или вспомоществованиям, регистрируемым пассивной силой. Но, на более глубоком уровне, Лейбниц спрашивает: должна ли пассивная сила постигаться, как отличная от активной силы? Является ли она автономной в своем принципе, обладает ли какой-либо позитивностью, утверждает ли что-нибудь? Ответ: одна лишь активная сила по праву реальна, позитивна и утвердительна. Пассивная сила ничего не утверждает, ничего не выражает за исключением несовершенства конечного. Все происходит так, как если бы активная сила унаследовала все то, что реально, позитивно или совершенно в самом конечном. Пассивная сила – это не автономная сила, а просто ограничение активной силы. Она не была бы силой без активной силы, которую она ограничивает. Она означает ограничение, присущее активной силе; и, в конце концов, ограничение еще более глубокой силы, то есть сущности, каковая утверждается и выражается уникальным образом в активной силе как таковой.^[380]

Спиноза также предъявляет первый тезис: способность страдать и способность действовать суть две способности, соответственно варьирующиеся, потенция же испытывать аффекты остается той же самой; способность действовать является мертвой или живой (Спиноза говорит: мешающей или помогающей) согласно препятствиям или обстоятельствам, кои она обнаруживает со стороны пассивных аффективных состояний. Но этот тезис, верный физически, не является верным метафизически. Уже у Спинозы, на более глубоком уровне, способность страдать не выражает ничего позитивного. В любом пассивном аффективном состоянии есть что-то воображаемое, мешающее ему быть реальным. Мы пассивны и страдаем только по причине нашего несовершенства, благодаря одному и тому же нашему несовершенству. «Ибо достоверно, что деятельная вещь действует посредством того, чем она обладает, а страдающая страдает от того, чего не имеет»; «Но страдание, в котором действующий и страдающий различны, есть очевидное несовершенство»^[381]. Мы страдаем от чего-то внешнего, отличного от нас самих; следовательно, мы сами обладаем различаемыми силой страдать и силой действовать. Но наша сила страдать – это только несовершенство, конечность или ограничение нашей силы действовать самим. Наша сила страдать ничего не утверждает, ибо она вообще ничего не выражает: она только «свертывает» наше бессилие, то есть она – ограничение нашей способности действовать. На самом деле, наша способность страдать – это наше бессилие, наше рабство, то есть самая низкая степень нашей способности действовать: отсюда и название книги IV Этики, «О человеческом рабстве». Способность воображать – это, действительно, способность или добродетель, говорит Спиноза, но было бы еще лучше, если бы она зависела от нашей природы, то есть если бы она была активной вместо того, чтобы означать только конечность или несовершенство нашей способности действовать, короче, наше бессилие^[382].