Спиноза и проблема выражения

Мы еще не знаем, как мы сумеем произвести активные аффективные состояния; следовательно, мы не знаем, какова наша способность действовать. Но, однако, мы можем сказать вот что: способность действовать – единственная реальная форма, позитивная и утвердительная потенция испытывать аффекты. Поскольку наша потенция испытывать аффекты оказывается заполненной пассивными аффективными состояниями, она сводится до своего минимума и манифестирует только нашу конечность или нашу ограниченность. Все происходит так, как если бы в существовании конечного модуса производилась дизъюнкция: негативное выпадает на сторону пассивных аффективных состояний, а активные аффективные состояния выражают все позитивное конечного модуса. Действительно, активные аффективные состояния суть единственные аффективные состояния, какие реально и позитивно заполняют потенцию испытывать аффекты. Способность действовать, сама по себе, тождественна всей потенции испытывать аффекты целиком; способность действовать, сама по себе, выражает сущность, а активные аффективные состояния, сами по себе, утверждают сущность. В существующем модусе сущность – то же, что и способность действовать, а способность действовать – то же, что и потенция испытывать аффекты.

Мы видим, как у Спинозы примиряются два фундаментальных вдохновения. Согласно физическому вдохновению: потенция испытывать аффекты остается постоянной для одной и той же сущности, заполняется ли она активными аффективными состояниями или пассивными аффективными состояниями; следовательно, модус всегда настолько совершенен, насколько он способен быть. Но согласно этическому вдохновению, потенция испытывать аффекты постоянна только в крайних пределах. Поскольку она заполняется пассивными аффективными состояниями, она сводится к своему минимуму; мы остаемся несовершенными и бессильными, мы в некотором роде отделяемся от нашей сущности или от нашей степени способности, отделяемся от того, что мы можем. В самом деле, верно, что существующий модус всегда настолько совершенен, насколько он способен быть: но только в зависимости от аффективных состояний, кои актуально принадлежат его сущности. В самом деле, верно, что пассивные аффективные состояния, которые мы испытываем, заполняют нашу потенцию испытывать аффекты; но они, прежде всего, свелись к своему минимуму, они, прежде всего, отделили нас от того, на что мы способны (способности действовать). Выразительные вариации конечного модуса не состоят, таким образом, только в механических вариациях испытываемых аффективных состояний, они состоят еще и в динамичных вариациях потенции испытывать аффекты и в «метафизических» вариациях самой сущности: поскольку модус существует, сама его сущность поддается варьированию, следуя аффективным состояниям, кои принадлежат ему в данный момент.^[383]

Отсюда важность этического вопроса. Мы даже не знаем того, на что способно тело, говорит Спиноза.^[384] То есть: Мы даже не знаем, ни того, на какие аффективные состояния мы способны, ни того, как далеко простирается наше могущество. Да и как мы могли бы знать это заранее? С самого начала нашего существования мы с необходимостью заполняемся пассивными аффективными состояниями. Конечный модус рождается в таких условиях, что он, заранее, отделяется от своей сущности или от своей степени способности, отделяется от того, что он может, от своей способности действовать. Размышляя, мы можем узнать, что способность действовать – единственное выражение нашей сущности, единственное утверждение нашей потенции испытывать аффекты. Но такое знание остается абстрактным. Мы не знаем ни того, какова эта способность действовать, ни как обрести или обнаружить ее. И, несомненно, мы никогда не узнаем этого, если конкретно не постараемся стать активными. Этика заканчивается следующим напоминанием: большинство людей чувствуют, что существуют, только когда страдают. Они удерживают существование, только страдая; «как только [невежда] перестает страдать, [он] перестает и существовать»^[385].