Спиритический сеанс

Ноги девушки стали ватными, кровь ударила в голову. Вмиг покраснев, Таня заставила себя не поддаваться на уловки этой хитроумной женщины.

— Как меня это все достало! — зло прокричала она. — Я тебе сотни раз говорила, что не верю в этих чертовых призраков!

— Именно поэтому я и не говорю тебе о нем, — ответила Рианнон и ойкнула, прикрыв рот рукой.

Глаза девушки стали похожи на щелочки.

— Продолжай, — грозно процедила она. — О ком ты мне не говоришь?

— Ни о ком, — женщина опустила глаза.

— Рианнон!

Та поджала губы. Ее глаза забегали по комнате.

— О твоем отце, — нехотя призналась она.

Таня застыла. Давящая боль в висках охватила ее, в глазах потемнело. Она прикрыла их на несколько секунд, собираясь с мыслями. Когда девушка снова открыла глаза, они пылали презрением.

— Так вот что ты придумала, — с горечью прошептала она. — Теперь будешь делать вид, будто общаешься с моим покойным отцом. Думаю, твои соглядатаи неплохо изучили мое прошлое, а ты собираешься это использовать против меня. Прекрасно.

Рианнон закусила губу.

— Так и знала, что ты мне не поверишь, — с досадой сказала она, но тем сильнее разозлила Таню.

Та скрестила руки на груди и сардонически улыбнулась.

— Итак. Как часто к тебе является мой горячо любимый родитель?

— С тех пор, как ты появилась в моем доме. — Хотя Рианнон старалась не выдавать своего волнения, голос ее подрагивал.

— Угу. А где он сейчас?

Мадам Бланшар бросила беглый взгляд за плечо девушки.

— За твоей спиной.

Таня почувствовала зуд между лопаток, и сделала над собой усилие, чтобы не поежиться.

— Отлично! — борясь с раздражающим смятением, проговорила она и развела руки в стороны. — И о чем же он тебе поведал? О моих юных увлечениях наркотиками, о том, как я часто попадала за решетку, или как он купал меня в детстве в пластмассовом тазике на заднем дворе?

Несмотря на внешнюю браваду помощницы, Рианнон видела неприкрытую боль в ее глазах и боялась произнести следующие слова.

— Чаще всего, — крепясь, ответила женщина, — он просит передать тебе, чтобы ты перестала винить себя.

— Винить себя? Интересно, за что?

— За то, что ты сделала, точнее, не сделала вечером пятого мая. Он говорит, что понимает, почему ты решилась на такой шаг, и ни в чем тебя не винит. Вы не успели поговорить об этом при его жизни, поэтому он торопится сказать сейчас. Ты ни в чем не виновата, птичка, ты сделала это ради любви, а сейчас ради памяти обо мне, вычеркни этот момент из своей жизни раз и навсегда — вот его слова.

Таня стояла словно громом пораженная, слыша, как гулко ухает сердце в ее груди. Ее глаза залепила пелена боли, и только потом девушка поняла, что это были слезы. Тело стянули невидимые жгуты, живот сдавило до коликов, до тошноты, стало тяжело дышать, а голове забили колокола. Боль, смешанная с чувством глубокой обиды и предательства. Как могла эта женщина, к которой в последнее время Таня смогла проникнуться чувством уважения, так подло с ней поступить? Это был удар в спину, циничный, жестокий, низменный.

— Сука! Грязная сука! — закричал она, давясь слезами, и бросилась вперед.

Больно ударив Рианнон в грудь — она хотела доставить ей физическую муку, которая была бы равной ее душевным стенаниям — и, удовлетворенно подметив, как женщина, ударившись головой о стену, упала на ящик, подняв столб пыли в воздух, выбежала из дома через запасной вход.

Таня не видела дороги и людей, что шли ей навстречу, не знала куда идет, черный мучительный туман застилал глаза. Ноги сами привели ее к одинокому пруду, на берегах которого к ее облегчению не было туристов. Еле держась на ватных ногах, она тяжело упала на большой валун и прикрыла глаза, мокрые от слез.

В этот момент она ненавидела весь мир, себя за то, что месяц назад явилась сюда, чтобы в итоге обнажить старые раны, и Рианнон за то, что вскрыла столетний нарыв… и оказалась права.

Никто, ни одна живая душа, кроме Тани и ее отца, не знала о том, что случилось тем вечером пятого мая. Вечером, разделившим ее жизнь на до и после. Вечер, который навсегда оставил в ее сердце вопрос. Таня невидящим взглядом смотрела впереди себя, мыслями она была далеко отсюда.

Можно ли любить кого-то настолько, чтобы убить его?

…В тот вечер они остались вдвоем. Флора, медсестра, приходившая делать уколы безнадежно больному, чтобы облегчить предсмертные муки, в этот день осталась дома. У нее заболел ребенок. Таня уже к тому времени научилась ставить уколы морфия с закрытыми глазами, поэтому отсутствие медсестры не должно было сильно сказаться.

Но болезнь все сильнее и с жадностью поражала тело страждущего, и нестерпимые боли становились все невыносимее. Отец, когда-то крепкий сильный мужчина, а теперь превращенный страшным недугом в немощного старика, тяжело переживал свой медленный, тяжкий и позорный для него уход. Мужчина, привыкший держать на своих плечах всю семью, теперь не мог даже держать в руке молоток. Собственное бессилие сводило его с ума. Таня видела муку в глазах отца, но ничем не могла ему помочь, лишь немного облегчить страдания.