— Только чуть-чуть, — отвечает он.
— И… — я думаю о том, в каком состоянии он прибыл в аэропорт, с пустыми глазами и шокированным видом, — что же
— О боже, — Чарли проводит рукой по волосам, трет лицо. — Не знаю, почему меня это так задело. Ну… наверное, потому что я не один из них. Но все равно, это было просто ужасно.
— Чарли, — говорю я, чувствуя, как беспокойство сворачивается у меня в животе. — Что они сделали?
А потом мой муж поворачивается ко мне и шипит сквозь зубы, и этот мерзкий след чего-то — кого-то — закрадывается в его слова:
— Твою мать, я не хочу об этом говорить, Ханна.
Вот оно. Боже мой. Чарли
Джонно. Шафер
Покончив с одним бокалом шампанского, я сразу беру у проходящей мимо официантки следующий. Его я тоже быстро прикончу, может, хоть тогда почувствую себя… не знаю даже, собой. Этим утром, наблюдая за празднеством, за всем, чего добился Уилл… я чувствовал себя так погано. Я не в восторге от этого. И мне за это, конечно же, стыдно. Уилл — мой лучший друг. И было бы здорово просто радоваться его счастью. Но присутствие парней все как-то испортило. Как будто над Уиллом ничего не тяготеет, не тянет на дно. А я же всегда чувствовал, будто не заслуживаю счастья.
В толпе за часовней так много знакомых лиц: парни с мальчишника и другие, которых там не было, но мы все вместе учились.
— Ты тут один, Джонно? — интересуются они.
И:
— Попытаешься сегодня охмурить какую-нибудь красотку?
— Может быть, — отвечаю я. — Может быть.
Они даже поспорили, с кем я могу провести ночь. Но вскоре переключились на разговоры о работе, о домах. Делятся мнениями и опытом. Обсуждают какого-то последнего политического деятеля, который выставил себя на посмешище — или которая. Я мало что могу добавить, потому что не могу уловить имя, а даже если бы и смог, то все равно, наверное, не узнал бы. И вот я стою здесь, чувствуя себя идиотом, словно мне здесь не место. Да так было всегда.
У всех теперь высокооплачиваемая работа. Даже у тех, кто никогда не блистал умом. И все выглядят совсем не так, как в школе. Неудивительно, учитывая, что мы выпустились почти двадцать лет назад. Но ощущения совсем другие. По крайней мере, у меня. Не сейчас, стоя здесь, на этом месте, глядя на каждое лицо. И неважно, сколько прошло времени и что вместо шевелюр теперь блесят лысины, блондины превратились в брюнетов, а вместо очков теперь линзы. Я помню их всех.
И даже сейчас, несмотря на то что я был сплошным гребаным разочарованием, мои родители все еще хранят школьную фотографию на почетном месте над камином в гостиной. Я никогда не видел на ней ни пылинки. Они так гордятся этим снимком.
Я и сейчас им всем улыбаюсь, как на той фотографии. Интересно, смотрят ли они на меня тайком и думают ли все о том же? Джонно: бездельник. Неудачник. Вечный клоун, но не более того. И вырос именно таким, как все и предполагали. Ну что ж, а здесь они неправы. Ведь я могу рассказать про свой бизнес с виски, так ведь?
— Джонно, дружище. Сколько лет, сколько зим. — Грег Гастингс — третий ряд, второй слева. Его мама была ужасно сексуальной, и он явно пошел в нее.
— Да уж, Джонно, только ты мог забыть костюм. — Майлз Лок — пятый ряд, где-то в середине. Ужасно умный, но никогда не заострял на этом внимание, поэтому его и не трогали.
— Ну, хотя бы кольца не забыл! А жаль, это было бы
— Джонно, приятель! Знаешь, должен сказать, я все еще отхожу после того мальчишника. Ты неплохо меня развел. Боже, и тот бедный мужик! Вот его мы
Видите? И меня еще зовут тупым. Но память у меня хорошая, просто выборочно.
Но на этом фото есть одно лицо, на которое я просто не могу смотреть. Первый ряд, где самые маленькие стоят с правого края.